Но я решился и, покинув неохраняемое здание, под прикрытием вечерних сумерек направился к пустующему, как мне казалось, контрольно-пропускному пункту. Мне пришлось пройти километра два, прежде чем я вышел к воротам. К счастью, к этому времени сумерки сгустились почти до ночной темноты, поэтому неожиданно появившийся патруль меня не заметил. Их было двое, и оба в камуфляже, без прорезиненных костюмов и противогазов, но с оружием – знакомые помповые дробовики. Шли они молча, в темноте, без фонарей, чтобы не обнаруживать себя. И если бы не хруст под ногами одного из них, я мог бы столкнуться с ним. Но парень наступил на какую-то палку, и тем самым заставил меня залечь на землю.
Патрульные подошли к воротам, осмотрелись – как будто могли что-то увидеть в темноте, – прислушались и повернули назад. Дождавшись, когда они отойдут на значительное расстояние, я направился вслед за ними. Хотелось посмотреть, куда они пройдут, глядишь, и выведут меня к Прилепову.
Парни шли по дороге, ведущей от контрольно-пропускного пункта к взлетной полосе, потом свернули вправо, пошли по аллее, вдоль которой правильными рядами возвышались деревья. Справа тянулись офицерские бараки, глазеющие на меня из темноты безрамными проемами окон.
Так мы дошли до столовой, за которой, в промежутке между казармами я, наконец, и заметил две легковые машины, возле которых стояли и о чем-то разговаривали по-русски люди. Я осторожно подкрадывался к ним, чтобы подслушать разговор. Смотрел под ноги, чтобы случайно не наступить на хрупкую доску или кусок штукатурки. Поэтому был страшно удивлен, когда за моей спиной вдруг что-то громко клацнуло, и тут же мне в затылок больно уперся ружейный ствол.
– Лег на землю!
Увы, но я не был профессиональным разведчиком и не умел ходить бесшумной и незаметной тенью. К тому же я был порядком подшофе, что, конечно же, притупляло мое чувство восприятия реальности. Потому противник и смог переиграть меня.
Алкоголь, кроме всего, притуплял и чувство страха. Именно поэтому я, резко развернувшись с уходом вправо, ударил рукой по ружейному стволу. Над ухом оглушающе громыхнул выстрел, но пуля не причинила мне никакого вреда.
Мой противник оказался крепким малым, и мне стоило сил вырвать ружье из его рук. Увы, но воспользоваться им я не успел. При всем при том, что я блестяще исполнил разоружающий прием, сумбур в моем сознании помешал мне заметить второго охранника. А ведь я должен был знать, что эти парни ходят по двое. Сильный удар прикладом в голову разбил мое сознание на мелкие кусочки.
Глава 14
Я лежал на земле, на груде битого кирпича, а кто-то стоял надо мной и светил мне в лицо ярким лучом фонарика. Это мог быть Серега или даже Гарик, но, увы, ослепленный, я не мог рассмотреть склонившегося ко мне лица. И фонарик отбить тоже не мог, потому что был связан по рукам и ногам.
– Кто ты такой? – хрипло, на басах спросил чей-то незнакомый голос.
Документы я предусмотрительно оставил в машине, вернее, возле нее, в тайнике, сооруженном на скорую руку. «Ниву» могли угнать, а удостоверение останется: его даже искать не будут. Потому и сохранится. Для меня. Если я сам, конечно, смогу сохраниться.
– Так это, доски мне нужны, дом строю…
– А бинокль зачем?
– Ну, смотреть, где, что…
– А нож?
– Ну, собаки здесь дикие бегают…
– Ты сам собака! – гневно прозвучал чей-то другой голос, показавшийся мне знакомым.
Я не видел говорившего, но по голосу признал его. Это был сегодняшний охранник с бакенбардами, который прогнал меня из военного городка. Оказывается, он уже здесь.
– Тебе же сказали, вали отсюда! Почему не послушал? – спросил он.
– Потому что засланный казачок! – предположил хриплый. – Кто тебя заслал, падла?
– Да никто, я сам по себе…
– Плохо, когда сам по себе. Плохо, потому что никто за тебя не заступится. Был бы ты из комитета, я бы еще подумал, что с тобой делать. А так все уже ясно…
– Что ясно?
– Может, все-таки признаешься, что из комитета?
– Из какого комитета?
– Национальной безопасности.
– Не знаю такого.
– Ничего, сейчас узнаешь!
Сильный удар в живот заставил взвыть меня от боли. И тут же последовал второй. Руки мои были связаны за спиной – я не мог защищаться, поэтому очень быстро потерял сознание.
В чувство меня привела сильная пощечина. Я открыл глаза и вновь увидел направленный на меня луч фонаря.
– Ну, так что, кто ты и откуда? – спросил хриплый голос.
– Да просто я… Тут ходил…
– Ходил? Что ж, считай, тебе повезло. Теперь будешь ездить… Хотел узнать, куда груз отправляем, что ж, поедешь туда, сам все увидишь. Посмотришь, как похороны проходят. И сам заодно в землю ляжешь… Давай, на взлетку его!
Мне заклеили рот полоской скотча. А затем два охранника взяли меня за ноги, потащили к взлетной полосе, уложили на бетонную плиту под черное, в звездах небо. Похоже, очень скоро я душой воспарю к этим высотам, через толщу земли, в которой меня похоронят.
А хоронить собирались не только меня. И вскоре я понял, что мой мучитель имел в виду, когда говорил о грузе. Ко мне шумно и пыльно подъехал «КамАЗ», и вышедшие из кабины люди в защитных костюмах бесцеремонно забросили меня в кузов.
Я упал на бочки с радиоактивными отходами, но страх перед смертельной опасностью на какое-то время заслонила надежда на спасение. Я лежал на бочках, и в кузове, кроме меня, никого не было. А это значило, что даже связанный по рукам и ногам, я смогу переместить свое тело к борту и с высоты бочек свалиться вниз. Возможно, я упаду неудачно, стукнувшись головой о придорожный камень – убьюсь или сломаю шейные позвонки, чтобы на остаток жизни остаться инвалидом. Возможно, мне повезет, и я останусь жив. А может быть, я скачусь под колеса автомобиля. Но это уже куда лучше, чем, получив смертельную дозу радиации, сгинуть на веки вечные в подземной штольне вместе с бочками.
Но только машина тронулась, как ее сильно тряхнуло, и я провалился в образовавшийся зазор между бочками, достигнув дна кузова, мокрого, как мне показалось, от вытекающей из бочек жидкости. Вот тогда страх и заморозил мою пропавшую душу. Сильнейшее гамма-нейтронное излучение убьет меня еще до того, как закончится мой последний путь к чудовищной могиле.
Машину нещадно трясло, бочки угрожающе гремели, наползая на меня со всех сторон. Они давили на меня, но я как будто не замечал этого. Но в ужас меня повергало действие радиации. Я физически ощущал, как она проникает под кожу головы, отделяет ее от кости, вспучивает, пузырит. И нутро, казалось, выкручивается наизнанку, я даже чувствовал, как закипает у меня под горлом поднявшаяся к нему желчь вперемешку с желудочным соком.
«КамАЗ» продолжал свой, последний для меня, путь. И чем дальше отъезжал он от аэродрома, тем сильней становилась тряска. Но мне уже было все равно – лопнут ли бочки, заляпает ли меня радиоактивной кашей. Я уже смирился со своей участью. Умирать так умирать…
