Что такое завтра? Это или вчерашнее завтра или завтрашнее вчера. Но для меня, увы, существовала только первая версия, потому что завтра для меня не наступит, и не назову я сегодняшний день вчерашним.
Не мне объяснять, что каждый человек боится смерти. Но, видимо, в каждом из нас генетически заложен механизм, который позволяет нам справляться с этим страхом. Все мы понимаем, что рано или поздно умрем, и, можно сказать, спокойно относимся к этому. «Может, и умрем, но не скоро, еще поживем, еще насладимся жизнью». Это первый, вбитый в нас природой постулат. Следующая ступень философского отношения к смерти – «умереть не страшно, но сначала нужно вырастить детей, дать им образование, выпустить в самостоятельную жизнь, дождаться внуков, и вот, когда уже выполнены все земные обязанности, можно и в мир иной». Потом, правда, появляется продолжение – «помочь детям поднять внуков» и так далее в том же ключе. Суть от этого не меняется, может лишь увеличиться срок социально-полезной жизни, что не факт… Над этими двумя ступенями существует высота, в которую мы смотрим с надеждой на вечную жизнь. Душа не умирает, она отправляется в рай или ад – кто что заслужил, – а может, сразу переселяется в тело новорожденного, хорошо, если человека, а ведь это может быть и кошка, собака или просто дождевой червь. Но даже если мы будем твердо уверены, что в следующей жизни станем растениями, нас все равно будет радовать это. Хоть какая-то, но жизнь, ощущения и потребности в этом существовании другие, предельно примитивные, но ведь они будут, как будет возможностью воспринимать краски жизни – пусть серые и скупые, но все же…
Мне уже тридцать пять, не скажу, что я пожил достаточно, но все же это лучше, чем умереть в юности. И обязательств перед близкими у меня, как таковых, не было. Ну, мать жалко, отца, но ведь они проживут и без меня. А за жену и детей волноваться нечего, потому что нет их у меня и не было. Не о ком заботиться, некого оберегать и ставить на ноги… Выходит, что я социально-никчемный человек. Обидно было осознавать это, но уж лучше отвлеченные терзания, чем страх оставить семью без кормильца. А насчет вечной жизни в раю… А вдруг я заслужил ее? Особой любви к ближним я не питал, но ведь заботился о людях, ловил и обезвреживал воров и бандитов, наказывал за старые и предотвращал новые преступления. К тому же я при жизни познал, что такое ад. А как иначе назвать ужас положения, в котором я сейчас оказался. Радиация заживо пожирала меня, снимала скальп с черепа, отслаивала плоть от кости. Котел с кипящей смолой казался мелочью по сравнению с этим…
Охранники отобрали у меня все, вплоть до пустой фляжки, но в нижнем кармане брюк остался «карандаш», индивидуальный дозиметр. Наверняка я уже получил дозу в сто рад. По такому случаю положено сообщать в вышестоящий штаб внеочередным донесением. Но кто сделает это? Кто знает, где я? Кому я нужен… Может, и правильно сделают, что захоронят меня сегодня вместе с радиоактивными отходами? Зачем нужен обществу псих-одиночка?..
Машина пошла на подъем, двигатель натужно ревел, преодолевая силу земного притяжения. Люба что-то говорила про испытательную площадку в горах, где проводили закрытые ядерные взрывы. Штольни там, где подрывали заряд. И медь, ради которой рискуют жизнью охотники за металлом. И еще в этих штольнях можно хоронить отработанное ядерное топливо. Вот тебе и горы, вот тебе и Делеген со всеми его штольнями. Может, тысяч через десять лет как археологи будущего – возможно, даже другой цивилизации – найдут мою могилку, отроют из безопасных уже отходов мой скелет… Если, конечно, радиация не превратит мои кости в труху…
Я готов был умереть. Более того, уже умирал от радиации… Но ведь я хочу жить. О, Боже, ведь я так хочу жить! Боже, если Ты есть, Ты должен меня спасти!
Отдаленный стук сверху смешался с тяжелым громыханием наполненных бочек. Но вот он усилился, и откуда-то с неба в машину выстрелил яркий луч прожектора. Перестук винтовых лопастей, сливающихся в сплошной оглушающий гул, прояснил ситуацию. Над «КамАЗом» завис вертолет, а скоро, перекрывая шум двигателей, послышался голос из громкоговорителя. Видимо, усилитель звука был очень мощным, если я смог разобрать слова.
– Водитель автомобиля, остановитесь! Комитет национальной безопасности Республики Казахстан…
Далее шло грозное предупреждение, но грохот вокруг меня усилился, и я уже ничего не слышал. Впрочем, и без того было ясно, что грязные махинаторы попались. Спецслужбы суверенного Казахстана вскрыли преступный сговор и взяли их в оборот.
Но почему машина не останавливается? Почему она виляет, набирая ход?.. Водитель должен остановиться и сдаться властям. А меня должны освободить и отправить в больницу, чтобы снять острую фазу лучевой болезни. Возможно, я еще поживу. Может, и недолго, но все же… Все-таки есть Бог, если он направил ко мне спасительные силы…
Я вдруг ощутил, как машина заваливается набок. Водитель прибавил газу, выкручивая руль вправо. Маневр удался, он смог выровнять автомобиль. Но, увы, он вдруг передом пошел под откос, а потом его снова потянуло вбок.
На этот раз водитель не смог справиться с управлением, и «КамАЗ» все-таки опрокинулся. В обнимку с одной бочкой я кубарем полетел на землю, другая упала на меня, третья толкнула сзади. А потом все вдруг исчезло и наступила тишина, которую можно было бы назвать вечной…
Но все-таки это была не смерть. В этом я убедился, открыв глаза. Розовеющее в предрассветных лучах небо, пробирающий до костей холодный ветер, шорох травы и тревожная трель соловья. И боль – самый яркий признак жизни. Болело все, что можно, с головы до самых пят. Казалось, что меня только что вытащили из гигантской мясорубки с тупыми ножами – не изрубило, но перемяло основательно. Живого места, похоже, не было – как изнутри, так и снаружи. Зато уцелели веревки, которыми я был связан по рукам и ногам. И рот, как был, так и остался заклеен скотчем.
Превозмогая боль, я попытался оторвать голову от земли, как мог осмотрелся. Горы справа и слева, а сам я находился в ущелье, между камней, в русле пересохшей реки. Я помнил, как здесь оказался. Машина перевернулась и вывалила меня сюда вместе с отходами. Но сколько я ни искал взглядом, не обнаружил рядом ни одной бочки. Впрочем, они могли быть недалеко за камнями, заглянуть за которые я не мог при всем желании. А может, пока я находился в беспамятстве, кто-то собрал их, поднял вверх на дорогу, загрузил в прибывшую машину. Но тогда почему я остался здесь? Может, меня просто-напросто не нашли? Или я был никому не интересен?..
Оказалось, что меня попросту не нашли… С рассветом в ущелье появились люди, я слышал их шаги, голоса. Они громко ругались матом, громыхали бочками, утаскивая их вверх по склону. Я все ждал, когда они найдут меня, но, увы, я оставался вне поля их зрения. Пытался подать им знак, мычал, извивался телом, но так и не смог подать сигнал «SOS».
Видимо, эти люди знали, сколько бочек было в машине, поэтому, собрав их в кучу где-то наверху, не стали расширять сектор поиска, возможно, зараженный радиоактивной жижей из разбившихся бочек. Или они собрали не весь «урожай», но решили, что для отчета им хватит того, что имеется. Так или иначе, вскоре они исчезли, оставив меня умирать от полученной радиации.
