Наконец машина прибыла на место. Остановилась, качнувшись на тугих рессорах. Послышалось лязганье сдвигаемых ворот.
– В шлюз въезжаем, – прокомментировал Леша.
Ролан никак не отреагировал на это.
Машина проехала немного. И снова остановилась. Открылись еще одни ворота. Снова движение. Двор тюрьмы. Другая планета.
Начальник конвоя открыл дверь автозака. Первыми из фургона выпрыгнули конвоиры. Но для них земля под ногами своя. Здесь они как дома. Другое дело конвоируемые...
– Выходим по одному! – Голос прапорщика такой же жуткий, как лай собак. – Руки за голову! И бегом!
Куда бежать, он не объясняет. Зачем, если есть дорога, с которой, даже если очень захочешь, не свернешь.
Если бы в тюрьму приехал министр, ему бы устелили дорогу ковровой дорожкой. Для арестантов же другая дорожка, выстланная тюремщиками с автоматами и собаками.
– Бегом!.. Бегом!..
Прапора надрывно орут, собаки так же надрывно лают. Арестанты же молчат как овцы. И покорно бегут на заклание. Замешкался – или прикладом по ребрам получишь, или остроту собачьих клыков на себе прочувствуешь.
От нагнетаемой жути ноги прогибались в коленях, но Ролану повезло – он удачно стартовал, не сбавил ход на дистанции. И бежал согбенно, чтобы тюремщики не увидели в нем гордеца, которого следует опустить...
Еще с двумя арестантами его затолкали в крохотную, не больше полутора квадратных метров, камеру, в тюремном обиходе называемую «стаканом». Скамья узкая – задница целиком не помещается. Подвешенное состояние в ожидании чего-то ужасного.
Но ничего страшного не произошло. Через полчаса его выдернули из «стакана». И снова он попал в такую же камеру без окон, правда, гораздо большего размера. Но вместо заключенного там находился хмурый мужик в несвежем белом халате. Не врач, а именно мужик в халате. Откормленное лицо, мощные плечи, кисти рук с голову обычного человека. Ему бы быков на мясобойне забивать... Ролан напрягся. Уж не в пресс-хату ли он попал...
– Раздевайсь! – оглушающим голосом приказал мужик. Чем еще больше встревожил Ролана.
Но, как ни странно, ничего из ряда вон выходящего не случилось. Мужик спокойно осмотрел его. Занес в специальную карту особые приметы – родимое пятно на правой стороне груди, глубокий рваный шрам на правом плече.
– Жалобы на здоровье? Туберкулез, сифилис? Инвалидность?
– Нормально все.
– Следующий!..
Далее был шмон. То есть обыск. Снова последовала команда раздеться. На этот раз догола.
Ролан очень хотел оставить при себе одну-единственную стодолларовую купюру. В камере предварительного заключения спрятал ее под стельку кроссовки. Но, увы, маленький щуплый прапорщик унюхал ее в момент.
– В карцер хочешь? – тихо спросил он.
– Нет, – покачал головой Ролан.
– Тогда ничего не было.
– Ничего...
Прапорщик растворил купюру в воздухе с ловкостью маститого фокусника.
Но на этом досмотр не закончился. Ролана заставили присесть на корточки, раздвинуть ягодицы... Видать, прибыльное это дело заглядывать в задницу арестантам...
Затем Ролан попал в руки парикмахера. Маленький щуплый человечек энергично орудовал затупившейся машинкой, с наслаждением завзятого садиста через боль сдирал волосы с головы... По закону нельзя было брить наголо до суда. Но в СИЗО свои законы. Начальство всегда могло объяснить свое чрезмерное рвение борьбой с вшами и чесоточным клещом.
Парикмахер превратил Ролана в тюремного зэка. А фотограф увековечил его новый образ бритого уголовника. Фас, профиль...
Закончилась эта крайне нудная и утомительная процедура «карантином» – так называлась транзитная камера, откуда арестантов забирали для перевода в обычные камеры.
Большое помещение с облезлыми стенами. Дощатые коммунальные нары вдоль стен. Прибитые жизнью люди с беспросветными лицами. Кто лежит, кто стоит, кто-то меряет шагами скудное свободное пространство.
Воздух буквально наэлектризован страхом и неопределенностью. Всех пугает неизвестность. На «сборке» вроде все спокойно. Никто ни на кого не наезжает, шакалы не рыщут в поисках слабого, чтобы оскорбить, унизить, урвать вкусный кусок. Но это все временно. Завтра-послезавтра тебя отправят в общую камеру. Там новичков ждет прописка. Там, если дашь слабину, могут опустить морально или даже физически...
Спасибо Фрезеру, он объяснил Ролану, как нужно вести себя в тюрьме. Не все, конечно, сказал. На все времени просто не хватило. Но основные правила Ролан знал. Не верь, не бойся, не проси. И Леша из автозака о том же говорил...
Не долго думая, Ролан выискал взглядом свободное место на нарах. Ни матрацев здесь, ни подушек, о белье и говорить нечего. Все это будет там, в камере, куда он скоро должен попасть. Там будет весело... А пока есть возможность, надо поспать. За вещи беспокоиться не нужно. Как говорил Фрезер, здесь не воруют.
Не успел Ролан закрыть глаза, как рядом опустился паренек лет двадцати. Шишковатая голова, узкие глаза – то ли от природы, то ли прищур такой. Грязный свитер, засаленные брюки.
– Слышь, братишка, это мое место, – вроде бы незло сказал он.
Но в словах звучала угроза.
– Здесь нет своих и чужих мест, – покачал головой Ролан.
– Слышь, ты так не говори, не надо. Сказал, мое место, значит, мое... Но, в принципе, я могу и уступить. Это... холодает, да. А костюм у тебя холодный. Не то что свитер у меня. И штаны у меня с начесом... Это... давай меняться, а? Ты мне свой костюмчик, а я тебе свой. Даже в довесок у тебя ничего не попрошу...
– Я тебе довесок так дам, без обмена. Вали отсюда, пока башку не скрутил!
Ролан знал себе цену, был уверен в своих силах. И, видимо, это нашло свое отражение и в голосе, и во взгляде.
– Не, зачем ты так! – шарахнулся от него доморощенный вымогатель.
И затерялся где-то на нарах.
Вот тебе и спокойно в «карантине». Не успел Ролан оглянуться, как на его костюмчик фирменный позарились. Он покупал его незадолго до того, как попал в переплет. Хорошие деньги за него отдал. И кроссовки у него классные, настоящий «Nike». Запылились, правда, изрядно. Да и шнурков нет... Как говорил Фрезер, за вещи в камере можно не волноваться. В тюрьме воровать не принято. Что-то не очень верится в это.
Ролан поправил под головой вещмешок. И снова закрыл глаза. Спать хотелось. К тому же сон неплохо успокаивает нервы. Если, конечно, они не на пределе – тогда вообще не заснешь.
Но Ролан заснул. Проснулся под тот же гул, под который засыпал. За окном темень, а в камере светло как днем: лампочка ярко горит. И никто не догадается зашвырнуть в нее сапогом...
