Ролана провели на четвертый этаж. Административная часть изолятора. Коридор не такой мрачный, и решеток нет. Лампочки под потолком ярко горят. Двери обиты кожзаменителем. Но, в общем-то, вся та же унылая казенщина.
«Хозяйственная часть», «Заместитель по режиму», «Спецчасть», «Оперативники»... Конвоир остановил Ролана перед дверью с табличкой «Заместитель по оперативной части».
– Разрешите, товарищ майор! – открывая дверь, отчеканил сержант.
– Привел? – басовито спросил хозяин кабинета.
– Так точно! Заключенный Тихонов доставлен!
– Давай сюда!
Конвоир завел Ролана в кабинет. Полный, с обрюзгшим лицом майор показал ему на стул.
– Присаживайся, Ролан. Так, кажется, тебя зовут?
– Заключенный Тихонов. Статья сто сорок шесть, часть вторая...
– Ты это брось! – поморщился майор. – Ты еще не осужден, чтобы статьи свои выставлять. Да и разговор у нас неофициальный, так сказать... Вот ты можешь называть меня Михаилом Ефремовичем... Как твоего ротного звали?
– При чем здесь ротный?
– Ты же в армии служил, так? В воздушно-десантных войсках. Элита, так сказать, наших вооруженных сил... Или что, ротный с вами никогда по душам не разговаривал?
«Бойся „кума“, мягко стелящего...» Эта фраза сама по себе накрутилась на мозговые извилины. Как будто откуда-то извне пришла. Ведь ни с кем и никогда у него про «кума» разговора не была. Единственно, что знал, как называется начальник оперативной части на тюремном жаргоне...
– Ну, разговаривал... Олегом ротного звали... Олегом Васильевичем. А что?
– А политзанятия с вами замполит проводил, да?
– Ну, замполит...
– Уж наверняка он ориентировал вас на светлое будущее... А ты, Ролан, в тюрьму попал. Как же так? Сержант-десантник, отличник боевой и политической подготовки, а попал в одну компанию к отпетым уголовникам...
– Это вы о чем?
– А о том, что контингент, к которому ты, увы, причислен, при всем желании не отнесешь к элитной части общества...
– Знаю. Но ничего поделать не могу. Оступился – получи, все правильно, все по закону. Я только самого себя во всем и виню...
– Раскаиваешься?
– Раскаиваюсь. А что?.. Гражданин майор, я уже написал чистосердечное признание. Что, еще написать?
– Это ты со следователем разговаривать будешь... А мы с судьей можем поговорить. Замолвить за тебя словечко... На зоне оно как. Отмерили тебе срок, и мотай его до звонка. А если хорошо себя ведешь, то получишь условно-досрочное. Например, шесть лет у тебя, а отсидишь четыре. А у нас по-другому. Хорошо ведешь себя под следствием, получи послабление от суда. Светит тебе восемь лет, а приговорят к четырем. А через два года условно-досрочное освобождение. Видишь, как высоко у нас ценится хорошее поведение!
– Какое же у меня хорошее поведение? Из карантина сразу в карцер...
– Ничего страшного. В штрафной блок ты по представлению дежурного помощника попал. И если его представление не утвердят, то твое заключение даже дисциплинарным взысканием нельзя считать... А с твоим случаем мы разобрались. Ты же ни в чем не виноват, правда? Тебя пытались избить, ты дал сдачи... Ничего хорошего в этом, конечно, нет. Но наказывать не тебя нужно, а зачинщиков... Их мы накажем, не сомневайся... Ты, наверное, есть хочешь? В штрафном же пониженные нормы питания...
– Спасибо, сыт.
К столу Ролана воры не приглашали. Но после обеда Гордей сунул ему на койку ломоть хлеба с крупным шматком сала. Ничего вкусней он в жизни не ел...
– Сокамерники накормили?
– Чем они накормить могут? – удивился Ролан. – Они же тоже на пониженной норме...
– Ну зачем же меня обманывать, Ролан? – досадливо поморщился «кум». – Я к тебе со всей душой, а ты мне лапшу на уши вешаешь. Знаю, на какой норме твои сокамерники. И ты это прекрасно знаешь... А еще мы с тобой знаем, что Гордей вор в законе. И что у тебя с ним завязались неплохие отношения...
– Какие отношения?
– Говорю же, неплохие... Камера у вас маленькая. И разговаривали вы громко. Надзиратель все слышал... Звонил я сегодня в Красноармейский РОВД. Узнал, что вы содержались в одной камере с Гордеевым Иваном Дмитриевичем, то есть с Гордеем. И об инциденте наслышан, который произошел у тебя с офицером дежурной службы... Ты же у нас самбист. Мастер спорта?.. Но это не дает тебе права избивать сотрудников милиции!
– Я всего лишь защищался...
– Верю. Верю!.. Верю, что ты честный и случайно оступившийся человек. Верю, что ты, Ролан, хочешь стать на путь исправления. И готов помочь тебе в этом... Мы оба должны помочь друг другу.
– Как?
– Ты должен сообщать мне, о чем говорят между собой Гордеев и Бакаев, которого ты знаешь под кличкой Каурый.
– А о чем они говорят?
– Вот ты это мне и должен сказать.
– Зачем? Надзиратель же все слышит...
– Слышит. Если говорят громко. А если говорят шепотом, то не слышит. Да и не может он все время стоять возле двери. У него других дел хватает...
– То есть вы хотите, чтобы я стал стукачом? – усмехнулся Ролан.
– Ну зачем же так грубо? – поморщился майор. – Ты будешь моим добровольным помощником... Пойми, Гордеев совсем не тот человек, который тебе нужен. Он вор, он закоренелый преступник. И ты станешь таким, если споешься с ним. Ты же совсем другой человек. Наш, советский... Ну, не советский уже, но наш. А Гордеев – это зло, это грязь... Тебе со мной дружить нужно, а не с ним. Будешь со мной дружить – получишь года три-четыре, а там условно-досрочное или амнистия...
– У меня статья тяжкая.
– Облегчим статью! – оживился «кум».
– Не надо ничего делать, – покачал головой Ролан. – Не буду я стучать на Гордея. Вы сами говорили, что я в элитных частях служил. А настоящий десантник стукачом быть не может...
– Ты только не кипятись, Тихонов. Спокойно обдумай мое предложение, тщательно взвесь «за» и «против». Я тебя не тороплю. У тебя двадцать минут есть на раздумья. А мы пока чаю попьем. Колбаски хочешь? С хлебом. Из магазина хлеб. С пылу с жару был, когда покупал...
– Спасибо, я не голоден.
– Напрасно упрямишься, Ролан. Ведь гордость твоя боком выйти может. Камера, в которую ты попал, только называется карцером. А есть настоящие карцеры. Там ни шконок нет, ни табурета. Присесть даже не на что. На пол можно лечь. Но пол водой можно залить, чтобы на нем не лежалось и не сиделось...
– Что я такого сделал, чтобы меня в такой карцер?
– Как что? Ты же нарушитель режима.
– Да, но вы же сами сказали, что я не виноват.
