Зимогор знал, что сотрясение мозга лечится покоем и ничем больше…
Он впервые за тридцать пять лет получил по башке из-за женщины — тогда он считал, что мусорщик нанял местных бандитов, чтобы отомстить за свою жену и ветвистые рога на собственной голове. Все его доводы относительно Манораи Зимогор всерьёз не воспринимал. У него никогда не было конкурентов, и все девушки, начиная со школы и самой скромной дружбы и кончая экспедицией, всегда оказывались свободными.
Никогда не существовало причин устраивать турниры, и потому сейчас, наперекор всему, несмотря на дикую боль при тряске, он чувствовал некое обновление и даже азарт. В тридцать пять, а вернее, ещё раньше, Олег ощутил тоску по юности и уже несколько лет жил с чувством безвозвратно утраченного. Иногда он, словно старик, оставаясь в одиночестве, начинал кряхтеть, пить водку и думать горестно, предрешенно, будто умирать готовился. Казалось, в жизни уже не может ничего случиться такого, что заставит его вновь карабкаться на Перья Красноярских Столбов, дурачиться и быть самим собой.
И вот случилось: слуховые галлюцинации в Манорайской впадине обратились в реальную женщину Лаксану, за которую в удовольствие схлопотать по башке и наплевать, кто она, чья жена и как жила до этой встречи…
Только бы отлежаться дня три-четыре…
— Хотели создать правовое государство, а создали беспредел! — бухтел топограф, предусмотрительно севший на заднее сиденье. — Бандитизм дошёл до такой глуши!.. Какие на хрен законы?! Дикий Запад сделали из России. И оружие отобрали! Небось сам Аквилонов ходит с маузером, а тут драного ружья не положено!.. Всё, я больше ни в одну экспедицию не поеду без пистолета. Приеду и скажу!.. Не знаю, как вы тут будете работать?
Скоро земля пошла под уклон, и Олег давил на тормоза: машина неслась с горы и приземистые ели на обочинах мелькали, сливаясь в зелёное марево. Он опасался не вписаться в поворот, считал толчки огненной боли в затылке и километры на спидометре. Нудный голос напарника становился ненавистным.
— Уволю, — ещё раз пообещал он. — За одиннадцать секунд… Лучше заткнись.
Как спасение из-за очередного поворота выплыла горно-алтайская деревушка, вытянутая вдоль дороги. В огородах ещё лежал снег, по канавам бежали ручьи и над тесовыми крышами отчего-то поднимались столбы пара. Олег остановил машину возле дома, во дворе которого бородатый мужик колол лёд, — больше ни души не было по всей улице, если не считать пуховых полуоблезлых коз, пасущихся на вытаявших лужайках.
— Телефон! — засуетился топограф. — Я на телефон! Чтоб по горячим следам!
— Сидеть, — тихо приказал Зимогор, поскольку даже от движения челюстями разрывало затылок.
— Как же, Олег Палыч! — возмутился тот. — На нас напали! При исполнении!..
Вслепую, наугад, он схватил напарника за нос, сдавил пальцами и потянул к низу: это было сделать легче, чем говорить…
— Понял! — прогундел топограф, — отпусти…
Зимогор вывалился из машины, сделал два шага и упал грудью на изгородь. Мужик вонзил пешню в землю, со стоическим спокойствием осмотрел обоих, после чего растворил калитку, словно ждал гостей давно.
— Заходите.
— Мне бы отлежаться, — сразу сказал Олег. — Заболел…
— Да вижу, — обронил бородатый, открывая дверь сеней. — Давай в избу.
Сразу у входа оказалась высокая деревянная кровать с горой подушек, притягательная, заповедная: только бы положить голову и замереть… Мужик сдёрнул покрывало, откинул одеяло, бросил подушки на сундук.
— Сам разденешься? Или помочь?
— Сам…
Олег через силу стащил куртку, свитер, потом сел и выпутался из брюк.
— А чего мокрый? — спросил хозяин, забирая одежду. — Купался, что ли?
Отвечать ему уже не хотелось да и не имело смысла. Зимогор наконец-то приклонил голову и закрыл глаза — в ушах заворковала, зашумела горная речка и кровать понеслась, закружилась в бурунах и волнах бесконечного порога.
— Этого… не пускай к телефону, — проговорил он.
— А у нас нет телефона, — спокойно сказал мужик. — И света нет… Вот таз, если рыгнуть захочется.
Он засыпал под звенящий шум реки, и когда открыл глаза, увидел сначала солнце, но это был уже другой день. Хозяин возился за кухонной перегородкой, а у постели в ногах дремал на стуле человек лет сорока, необычного для глухой деревушки вида: буйная, с проседью, шевелюра, аккуратная борода на сухом породистом лице и совсем уж неуместные чёрный смокинг и бабочка. Он даже на сельского врача не походил — слишком ухоженный и солидный — скорее, на актёра, оперного певца, если судить по выпуклой грудной клетке, или маэстро.
Топографа нигде поблизости не было…
Олег рассматривал незнакомца секунд десять, не больше: тот почувствовал взгляд, приподнял веки и, даже не пошевельнувшись, сказал совершенно трезвым, спокойным голосом:
— Оставь нас, гой.
Хозяин будто ждал этой команды, тотчас же накинул дождевик и вышел. Лишь после этого «маэстро» разомкнул сложенные на груди руки, встал и отряхнул остатки дрёмы.
— Извини, перелёт, часовые пояса… Там сейчас ночь.
Кому и зачем это сказано, Олег не понял, дотронулся пальцами до своих подглазий — опухоль затянула веки и наверняка была синюшной, как в прошлый раз, когда сверзился с Перьев. Мусорщик отплатил за свои фингалы…
— Не страшно, это пройдёт, — проговорил незнакомец, заглядывая ему в глаза. — Зато сегодня нет головокружения. Вестибулярный аппарат пришёл в норму…
Пощёлкивая пальцами, он поводил рукой над лицом — вправо, влево, вверх, вниз и остался удовлетворённым.
— Вы доктор? — спросил Зимогор.
— Только по образованию… Но ещё дня три нужен абсолютный покой. Тебе не трудно разговаривать?
— Нормально, — не напрягая голоса, вымолвил Олег. — Со мной был человек… Топограф. Где он?
— Сейчас уже в Москве, — Мамонт глянул на часы. — Его отправили вчера вечером в Горно-Алтайск, вместе с машиной. С ним всё в порядке, лёгкий ушиб мягких тканей грудной клетки… Ну что же, Зимогор, тогда поговорим?
Его панибратский тон никак не вязался с внешностью и сразу не понравился, хотя Олег и сам не особенно-то любил в частных разговорах излишнюю дистанцию.
— С кем я должен поговорить? — спросил он.
— Моя фамилия тебе ничего не скажет. А называть меня можно… Мамонт, — он подвинув стул, сел поближе к изголовью.
— Ну да, у вас же тут клички, всё как положено…
— Если почувствуешь усталость — скажешь. У нас много времени… Я смотрел твои московские бумаги. Нет, там всё в порядке: разрешение на горнобуровые работы, визирование экологов, согласование с администрацией… Не ясно одно — с какой целью хотите бурить эту скважину?
