Бывало, к ним подходил кто-нибудь из работников магазина. Спрашивал, по какому праву они здесь торгуют. Дабы официальное лицо не поднимало шум, ему быстро затыкали рот тремя сотнями. И сразу же «сворачивали музыку». Сматывались от греха подальше.
Конечно, риск нарваться на обэхаэсэсовцев был велик. По семи потов сошло с каждого, по биллиону нервных клеток сгорело, пока загнали весь товар. И времени ушла уйма. Но вот дело сделано – фургон опустел. Зато трещит по швам карман. Девятьсот «кусков», почти миллион! Ради такого куша можно хоть год в аду работать. А они в три недели уложились. И на ментов не нарвались, вот что самое главное.
«КамАЗ» облили бензином и подожгли. А что осталось, утопили в реке. С водителями все было гораздо сложнее.
Они сидели вплотную друг к другу. Их только что отвязали от дерева. Жалкие, забитые, в глазах страх. Кирпич подошел к одному из них, обжег грозным взглядом, вынул из-за пояса «наган» и навел на него. Мужик побелел. А когда раздался выстрел – наложил в штаны, самым натуральным образом. Только пуля прошла мимо.
«Смотри, гнида! Не дай бог, узнаешь кого из нас и настучишь, писец тебе придет. Понял?» – прорычал Кирпич.
И тот и другой поняли все. Ирина готова была биться об заклад, что ни один из них, узнай он кого из их команды в Краснинске, не вякнет лишнего слова. Даже шефу своему не заложат. И она отпустила бедолаг на все четыре стороны.
Только Мухомор так не думал. Водилы уже скрылись в чаще леса, когда он подошел к Кирпичу и вырвал у него из рук «наган». Никто и понять ничего не успел, а он уже скрылся из виду. А затем где-то вдалеке ухнули один за другим четыре выстрела. Вскоре он вернулся.
«Ты что, грохнул их?» – спросила она, уже зная ответ.
«А иначе нельзя».
Самое обидное, она понимала, что он прав. Но убить двух ни в чем не повинных людей – этого она боялась. Ей стало не по себе. Мухомор вызывал в ней отвращение. Но в то же время она должна была благодарить его.
«Возьми Гирлу, Вована и Кирпича, спрячьте трупы».
Ничего другого, кроме этого, она ему не сказала.
И зачем столько времени они возились с пленниками, таскали их за собой, себя мучили, их, если можно было грохнуть сразу... Пришедшая ей в голову мысль пропитана была цинизмом. Но она была рациональна. Ирине тогда сделалось муторно на душе.
Она сама выбрала для себя этот скользкий путь. Она не свернет с него. А это значит, что и дальше будут трупы.
* * *
Грязные, уставшие, но довольные собой, с мешком бабок она и ее команда вернулись в Краснинск. Те, кто не участвовал в этом деле, завидовали счастливчикам. Но она успокоила их обещанием новых крупных дел в самом ближайшем будущем.
Восемьсот тысяч заняли свое место в общей казне. Сто «кусков» честно поделили между всеми, кто рисковал своей шкурой, добывая их. По семь на рыло, ей, как старшей, отвалили десять. Это не она, это сход так решил. Тридцать «кусков», оставшихся от ста, бросили на толпу. Пусть празднуют братки общий успех...
...Ирина дала отцу деньги, проводила его взглядом и направилась к выходу из квартиры. Нет, не будет она больше жить в этом гадюшнике. Снимет однокомнатную секцию где-нибудь в родных кварталах, деньги на это есть. Обставит новое жилье добротной мебелью, видак японский купит, телевизор, шмотками всякими шкаф набьет, косметикой дорогой обзаведется. А там и машину купит. В общем, заживет как человек. А почему бы и нет? А к предкам иногда будет заглядывать, деньжат подбрасывать.
Ирина думала, как раздобыть оружие. Кулаками много не навоюешь. Была мысль выйти на «черный рынок», на торговцев оружием – таких в последнее время становилось все больше. С деньгами проблем не было. Но где гарантия, что не подсунут засвеченный «ствол»?
Проблема решилась сама собой.
* * *
Танюха Званцева была одной из тех девок, которые как мухи на мед слетались в подвал в поисках острых ощущений. Крутые пацаны, отпадная музыка, вино, веселье по ночам. И в кабаки все чаще стали таскать. От такой жизни они и сами начинали ощущать себя крутыми. Ведь не за блядей же принимают их пацаны, за своих баб, за подруг. И трахнут по дружбе в час веселья, а если вдруг беда какая, помогут, выручат.
Только далеко не всякая становится своей. Ты можешь перетрахаться хоть с каждым из команды, хоть все кабаки с ними обойди, но если Ириха не примет тебя, к подвалу и на пушечный выстрел не подпустят. Подвал – святая святых ящеровской братвы. Туда чужим вход заказан.
Иринку Танюха знала с детства. Через одну скакалку вместе прыгали. В одном дворе жили, в одной школе учились. Только до ее уровня она не доросла, не стала такой крутой, как Ирка. Характер не тот, не та закалка. Шутка ли, во главе козырной команды – да чего там команды, банды! – встала баба. Самовар, Гирла, Весло, Вован, Кирпич, самые крутые пацаны, и те на цырлах перед ней ходят.
Танюха ей завидовала – не без того. Но какую-нибудь пакость учинить, боже упаси! А вот службу какую сослужить она рада. Только какая уж тут служба? То купи, это. Ничего серьезного... А ей страсть как хотелось важную услугу всей банде оказать.
И, кажется, появилась возможность отличиться.
– Ну, чего ты хотела? – равнодушно спросила ее Иринка, когда она вошла в комнату, где обычно собирались на сходняки.
Не узнать этого подвального отсека. Стены оштукатурены, покрыты дорогими обоями. Хрустальная люстра под потолком. Ковер во весь пол. Кресла, диваны новые. Стенка гарнитурная, телевизор. Комфорт, уют. Не то что в прежние времена...
– Разговор есть, – сказала Танюха, стараясь придать себе как можно больше солидности.
– А просто так сюда не приходят... Садись, выкладывай, что там у тебя.
– С воякой я тут одним случайно познакомилась, – загадочно улыбнулась она. – Добрый вояка, прапорщик.
– Радость-то какая! – съехидничала Иринка.
– А ты погоди зубы-то скалить. Прапорщик этот на складах военных служит. Дивизия его в Москве стоит. А склады здесь, под Краснинском...
– Он что, военную тайну открыл? – продолжала иронизировать Ириха.
– Он мне много чего открыл...
– А ширинку он тебе свою не открыл?
– Ну был грех, боролись мы с ним в постели, – не смутилась Танюха. – Бабки у него водятся. В кабак меня свозил. Сам нажрался и меня напоил. И номерок в гостинице снял. На ногах не стоит, а язык, знаешь ли, как заводной... Много чего заливал. Я, мол, такой, я, мол, сякой. А потом вдруг как ляпнет. Хошь, говорит, я тебе пистолет настоящий подарю. У меня этого дерьма хоть задницей ешь. Хочу, ответила я. Тут он, похоже, трезветь начал. Долго на меня смотрел, шестеренки в его голове скрипели. А потом говорит, я, мол, пошутил. С оружием больше не связываюсь. Так и сказал «больше»...
– Так, так, – Ирихе уже было не до шуток.
