Кроме всего прочего, через Гирлу она вышла на одного отставного спецназовца, гэрэушника. За городом создали тайные лагеря. Отвалили специалисту немалый куш и под его инструкторским руководством организовали занятия с пацанами. Многому он мог их научить.
Но всего этого для безопасности и спокойной жизни сообщества ей казалось мало. У нее возникла мысль встретиться с московскими «законниками». Она уже достаточно уверенно стоит на ногах, чтобы с нею считались. Ее будут слушать. И она предложит им следующий вариант. Они не лезут в Краснинск, а она за это отстегивает им в «общак». С Костылем, помнится, она смогла договориться. Возможно, договорится и с «законниками».
Она уже послала в столицу своих гонцов, которые должны были обговорить с московскими авторитетами время, место и условия встречи.
И после всего этого она почувствовала, как сильно устала. Нечеловеческая усталость навалилась на нее. Ей захотелось уехать куда-нибудь далеко-далеко. Хотя бы на время забыть о насущных делах.
Гирла, друг любезный, понял все. Ему было достаточно одного взгляда, брошенного на нее. И он даже не предложил, а настоял на том, чтоб хотя бы на неделю она смоталась в Сочи. И она не стала возражать.
Слишком много сделала она. Подняла сообщество на невообразимо высокий уровень, сделала его хозяином в городе. Она заслужила право на отдых.
* * *
Она повесила все дела на Гирлу. Сама же заперлась в своей квартирке, забралась в постель, свернулась калачиком и проспала целые сутки.
Проснулась под вечер, малость посвежевшей. Но все равно не совсем отдохнувшей. Да, действительно, ей нужно ехать на курорт. Только сначала она должна узнать о Вадиме. Так и не подал он ей весточки о себе. Войска из Афганистана уже вывели. Где-то он в Союзе сейчас. Но где именно? Как поживает? Не пора ли ему на дембель?
Ах да, письма-то он ей по адресу ее родителей посылал. А она совсем забыла об этом. Слишком тяжелый груз проблем тянула на своих плечах.
Она быстро умылась, оделась, привела себя в порядок и вышла на улицу. Надо бы Амбалу и Лосю позвонить, чтобы пришли. Негоже ей ходить по городу без телохранителей. Да ладно, тут идти-то...
В почтовом ящике писем не оказалось. Там вообще ничего не было. Не потому, что почту родители вынули. А потому, что они ничего не выписывали. И не писал им никто.
А может, они все-таки вынули письмо от Вадима? Так или иначе, она собиралась к ним заглянуть. Давно не навещала их. Как они там без нее? Наверняка все деньги, которые она дала им в последний раз, уже пропили.
Хоть и алкаши они, но любит она их по-своему. У нее есть деньги, скоро будет еще больше. Она вполне может обеспечить им достойную старость. Пусть живут как нормальные люди, радуются жизни. Только сначала они должны стать нормальными людьми. И они станут. Не захотят, так она принудит их лечиться.
Ирина поднялась на свой этаж и постучала в дверь. Ключ с собой она взять не догадалась. Хоть и не скоро, но дверь открылась. Она ожидала увидеть заспанное синюшное лицо отца или матери. Но в дверях нарисовался невысокого роста худощавый молодой человек приятной наружности. В дорогом спортивном костюме, гладко выбрит, одеколоном хорошим пахнет. Пижон, одним словом.
Интересно, какого крена он делает в квартире ее родителей.
– А-а, заходи, – небрежно пригласил он.
Ничуть не удивился ее приходу. Видно, принял ее не за ту.
Ирина переступила порог. Нет, она не приняла его приглашения. Какое к черту приглашение, если она пришла в свою квартиру.
Только вот квартиру не узнать. Чистая, светлая, двери в комнаты новые, стены в дорогих обоях. Мебель в прихожей из орехового дерева. Уют, комфорт.
Что-то тут не то...
– Заходи, располагайся, чувствуй себя как дома, – сказал пижон и кивнул на гостиную.
«Чувствуй себя как дома...» Идиот!..
Ирине стало интересно. Она зашла в комнату. А здесь вообще хоть падай.
Ковры на стене и на полу. Люстра хрустальная. Диван, кресла кожаные. Стенка гарнитурная. Телевизор японский, видеомагнитофон. Неплохо устроился...
– Проходи, присаживайся. Я сейчас... – Он показал на кресло, включил видак. – Разогрейся пока...
Сказал и исчез.
На экране «Панасоника» замелькали женские и мужские обнаженные тела, послышались стоны, вздохи. Порнуха чистейшей воды... Зачем он поставил ей эту дрянь? И что означает это «разогрейся»?
Пижон появился минут через пять.
– Ну все, вот и я. Давай, раздевайся, покажи себя в деле... Лицо у тебя по кайфу, фигурка высший класс, губки бантиком – так и просятся на грех... Только вот как ты в постели работаешь, надо проверить. Не дай бог, опозоришься, как мне тогда клиенту в глаза смотреть?
Точно, он ее за какую-то лярву принимает... Ирина даже не пошевелилась.
– Ну чего ты мнешься? Давай, раздевайся. Пробовать тебя буду...
– Сам себя попробуй, – презрительно посмотрела на него Ирина.
– Лидочка, я не понял...
– Я не Лидочка...
– А кто же ты? – опешил он.
– Тебе, урод, лучше этого не знать.
– Э-э, ты поосторожней...
Не нравится ему, когда уродом называют.
– Да чхать я на тебя хотела... Где родители мои?
– А-а, ты Ирка, алкашей этих дочь, – быстро сообразил он. – А я Лидочку тут жду. Машка мне подсуетила Лидочку какую-то. Порется, говорит, по высшему разряду. Ну да ты же знаешь, верить сейчас никому нельзя...
– Заткнись, а?
Ну и балаболка же он, этот задохлик...
– Да ты погоди, погоди... Лидочку я на пять ждал. Ты чуть раньше пришла. Но мы еще успеем с тобой... А ну-ка, минет мне сообрази...
– Ты чо, стебанулся? – Ей показалось, что уши ее начали свертываться в трубочку.
– Да ладно тебе, не ломайся... Шмотки, я смотрю, на тебе клевые. Наверняка на панели подрабатываешь... Если подойдешь, на меня работать будешь. Я тебя не обижу. Клиенты у меня люди солидные, влиятельные, при деньгах. Из самой Москвы ко мне едут. По пять сотен «зеленых» за ночь оставляют. Хорошо ты будешь получать у меня...
– А ты мне и без того заплатишь, – хищно усмехнулась она.
– Ну вот и договорились!
Не так он ее понял.
– Ни о чем мы с тобой не договорились, сутик ты конченый...
– Эй, ты, пасть заткни. А то я сам заткну... Будут тут сучки всякие гавкать...
– Ах, я еще и сучка?
– А кто же ты?..
– Знаешь, я, наверное, здесь свой притон устрою. Для «голубых». На тебе бабки делать буду. Задницей твоей торговать. И на флейте кожаной играть пристрою... Во все щели тебя, питара, харить будут...
