Егор внимательно посмотрел на него, и парень почему-то испугался. Как будто было что-то страшное в его взгляде.
– Пушок меня зовут.
Он в растерянности вытер о штанину ладонь, но подать руку Егору почему-то не решился.
– Ты правильно сказал, Пушок.
Егор взял самый большой кусок сала, пакет с конфетами и отнес к столу, за которым сидели блатные. Они глянули на него с равнодушием. Для них он был обычным сидельцем. Ну, приветил его смотрящий, и что?.. Но для Егора это было большое достижение. Фактически он получил прописку в камере – без избиений и тому сопутствующих унижений.
– На общак, – тихо сказал он.
– Нормально, – все с тем же равнодушным видом сказал блатной и сгреб со стола продукты.
На этом разговор закончился, и ждать его продолжения, вернее, похвалы, значило, нарваться на грубость. Егор это понял, поэтому вернулся на свое место.
Он забрался на свою шконку, лег, вытянув ноги. Наконец-то можно расслабиться, перевести дух.
Может, и не надо ему стремиться на тот свет. Туда он всегда успеет. К тому же там, в райских садах, не будет Лены. И не факт, что после своей смерти она окажется с ним. Он умрет, а она выйдет замуж, у нее появится новая семья – муж, дети. О нем она постепенно забудет… А он очень любит Лену. И хочет вернуться к ней. Значит, нужно жить.
Но если вдруг его убьют, ничего страшного. Ведь он знает, что вечная жизнь – это реальность. И если судьбе угодно разлучить его с Леной, что ж, так тому и быть…
– Слышь, Хромой, а ты что, правда вены себе вскрывал? – тихонько спросил Пушок.
В камере было шумно, и Егору пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова.
– И что? – громко спросил он.
– Ну, интересно, – все так же тихо отозвался парень.
Егор не стал спрашивать, почему он так говорит, и без того ясно, что страшно Пушку. Он мирный человек из обычной социальной среды, и тюрьма для него – страшный сон. И сам Хромцов такой же. Поэтому они на обочине камерной жизни. Но Пушок всего боится, а ему ничего уже не страшно.
– Что интересно?
– Ну, как тебя спасли, интересно.
– Как спасли? Очень просто. Вертухай в камеру зашел, а мы уже никакие. Петя раньше меня вскрылся, он до больницы не дотянул, а мне повезло. Хотя какое там везение… На том свете здорово.
– Да ладно! Ты что, был там?
– Отвечаю.
– Ничего себе!
– Классно там. Паришь себе в облаках… Ни жрать не хочешь, ни ссать. И ничего не чешется. И не воняет. Ты летишь, а внизу красота… Города, сады, люди в белых одеждах…
Егор так увлекся, что не заметил, как к его шконке подошел сначала один арестант, затем второй. А когда он закончил говорить, возле него столпилась чуть ли не вся камера. Даже блатным, и тем интересно было послушать.
– Ну ты, Хромой, задвинул! – почесал затылок тот самый блатарь, что забрал сало и конфеты на общак. – Дома, сады, телки красивые…
– Так я не настаиваю. Что видел, то и говорю. А веришь ты мне или нет, какая разница? – без вызова, просто, без всякого заискивания сказал Егор.
– Я так понял, ты умереть не боишься?
– Не боюсь.
Блатной долго и внимательно смотрел на Егора:
– Точно, не боишься… Значит, было что-то.
– Было.
– Да, ну тогда расскажи, Хромой, какие там телки? Кого там больше, блондинок или брюнеток? А сиськи там какие?
– Нормальные сиськи, – усмехнулся Егор. – Только одна проблема.
– Какая?
– А болт на гайку не стоит.
– Это еще почему?
– Есть не хочется, пить не хочется. И бабу не хочется.
– Э-э… Разве ж это жизнь!
– Жизнь! – мечтательно улыбнулся Егор. – И эту жизнь полной грудью вдыхаешь. И такой кайф, что баба не нужна.
– Ну, не знаю…
Блатной по-свойски хлопнул Егора по плечу и вернулся к своему столу. И остальные зеваки разошлись.
– Интересно ты рассказывал, Хромой, – с завистью сказал Пушок. – Даже братва заслушалась… Не знаю, какой ты раньше был, а сейчас ты как не от мира сего. Хотя и не блаженный. Я бы даже сказал, реальный. Даже блатные тебя зауважали… Похоже, ты правда смерти не боишься. Наверное, там, на небе, и правда хорошо…
– Лучше не-ету того све-ету!..
Егор вдруг вспомнил, что говорила ему Лена о тюрьме. Остроумные там ценятся, те, кто с шутками-прибаутками на жизнь смотрят. А ведь она права. А сам он еще мог добавить, что в тюрьме можно жить нормально, если никого не бояться. Хотя это его предположение нуждалось в проверке временем. Чего-чего, а этого добра в тюрьме навалом.
– Ты знаешь, я тебе верю, – сказал Пушок.
Возможно, он действительно поверил, что есть жизнь после смерти. Но бояться не перестал. И когда кто-то из блатных крикнул ему, что пора мыть полы, он послушно соскочил со своей шконки и взялся за уборку. Глядя на него, Егор понял, что лучше умрет, чем станет половой тряпкой, как он. Впрочем, роль шныря ему не предлагали. Во всяком случае, сейчас…
Глава 17
Темно-коричневая жидкость с приятным журчанием наполнила широкий бокал ровно на два пальца. Запах приятный – пряная ваниль, дубовая бочка и даже легкий аромат парфюма. Но вкус, увы, как у самогона. Виски есть виски.
Виктор наполнил два бокала, один подал Степе:
– Ну, за встречу!
Четыре дня Вяток бегал от него, наконец-то появился. А то Быхалов уже волноваться начал.
Грицыхин в курсе, кто убил Игоря. Разумеется, прежде всего в этом виноват сам Виктор, но что поделать, если у него не было иного выхода, как избавиться от своего бывшего друга? Ведь он случайно узнал, что Костылин сам собирается его убить… Грицыхин ему поверил и согласился забыть этот печальный инцидент. Но главное, он согласился работать на Виктора без всяких скидок на мораль и совесть. Потому уже готов решить вопрос с Вятком.
Впрочем, Грицыхин готов был решить этот вопрос еще в тот же день, когда Степу выпустили из КПЗ. Но после разговора с опером Степа сделал ход конем и ушел от слежки. Сегодня блудный сын вернулся. Пришел прямо в офис, сказал, что хочет поговорить. Как будто Быхалов сам этого не хотел.
– Давай за встречу, – кивнул Вяток.
Он вдруг потянулся к Виктору, забрал у него бокал, а взамен поставил перед ним свой.
– Не понял…
– Так спокойней.
– Ты думаешь, что я тебя отравлю?
– Ну, ты же знаешь, что насчет береженых говорят…
– Это ты, что ли, береженый? Зачем на мента попер? Из-за бабы?
