– А что, связи с этой администрацией нет? – спросил очнувшийся Валера.
– Есть. Телефонная связь есть. Мы, конечно, постараемся договориться, но не знаю, поймут ли нас…
– А запасной выход? – прозрел парень. – Есть же запасной выход! Я могу выйти на поверхность через запасной выход!
– Никуда ты не выйдешь, – покачал головой я. – Твоя мама уже спускается в метро, она там переждет взрыв… А может, и не будет никакого взрыва.
– Может, и не будет, – эхом отозвался Валера.
И в это время потолок содрогнулся так, что с него посыпалась пыль. И это не дверь открылась. Это было похоже на что-то гораздо более страшное.
– А-а! – затыкая уши, завизжала девушка «гавайца».
– Мама! – обхватив голову руками, опустился на корточки Валера.
– Кажется, случилось, – оторопело посмотрел на меня «лейтенант».
Лампочки над нашими головами вдруг замигали, а потом дружно погасли. Пространство вокруг нас погрузилось во мрак. И еще вдруг стало подозрительно тихо – это перестал поступать к нам воздух.
– Свет отключился, – услышал я голос «лейтенанта».
– Чего стоишь, аварийный включай! – шикнул на него «капитан».
– Так это там, наверху, включить должны. Там дизель.
– А как же аккумуляторы?
– Так они же не заряжены…
– Почему?
– Так это ж, команды не было… Наверх надо звонить, от них все зависит.
– Звони, давай, выясняй. Не будет света, я тебя брошу на съедение толпе.
Я горько усмехнулся, слушая этот разговор. Мало того, что нас оставили без света, так еще и толпой назвали. Но как это ни странно, «капитан» был прав. Свершилось самое страшное, что могло быть. Над нами рушится Москва, сгорают в огне, гибнут от радиации миллионы людей. Мы выжили, но теперь нам придется вести борьбу за существование. И к Платону обращаться не нужно, чтобы узнать, в кого превращает людей такая борьба. Скоро из нас полезут животные, и мы действительно можем превратиться в толпу, где существует только закон джунглей. Так что не зря «капитан» пугал «лейтенанта» толпой.
А может, взрыва все-таки не было? Может, над нами просто что-то взорвалось? Может, в бомбоубежище вслед за обычными людьми проник террорист? Он взорвал бомбу внутри, разрушив тем самым фильтровентиляционную и дизельную установки. Не будет электричества, начнут остывать батареи. А мы, напротив, начнем закипать… Лично меня такая перспектива не радовала…
Глава вторая
1
Трехдневный тур в подземелье стоил девять тысяч рублей. Не самая маленькая цена. И таких туров могло быть много, и каждый раз разыгрывалось шоу с «настоящей» атомной войной. А чтобы создать апокалипсический антураж, достаточно было одного экстренного выпуска новостей с участием телезвезды. Ей заплатили один раз, записали ее выступление на пленку, которой теперь терроризируют группу за группой. А провернуть номер с полковником МЧС и объявлением воздушной тревоги еще проще. А то, что над нами что-то громыхнуло, могло быть обычным взрывом. Ведь это не так уж и дорого – установить в каком-нибудь помещении третьего блока бронированный ящик и в нужный момент взорвать в нем тротиловый заряд. Разрушений вокруг не будет, а пол содрогнется. А чтобы свет выключить и остановить подачу воздуха, ума много не надо.
Я лежал на спине, заложив руки за голову. И пытался склонить себя к выводу, что ядерная война была не более чем удачной инсценировкой. Но где-то на стыке мозговых полушарий, казалось, тонко вибрировал радиотранслятор, куда поступал сигнал из антенны в спинном мозге. Телепатический голос убеждал меня, что я напрасно надеюсь на лучшее, пытаюсь успокоить себя. Никто бы не стал брать на себя ответственность, подвергая риску нашу группу экскурсантов. В экстремальной ситуации возможно все, вплоть до убийств и суицидов. Тот же Валера мог в ярости застрелить «капитана» Болгарова. Если у него действительно в куртке спрятан пистолет…
Шумно зашуршала плащ-палатка – это кто-то стремительно зашел в наш отсек. Я включил фонарь, не так давно извлеченный из сумки, и увидел страдальческое выражение на лице Валеры.
– Телефоны не работают! Связи нет! Дизель чинят! Радиация наверху зашкаливает!.. Похоже, нейтронная боеголовка шарахнула! – скороговоркой отстрелялся он.
– Погоди, если связи нет, как ты про радиацию узнал?
Я должен был сомневаться во всем, только так я мог не просто нащупать зерно истины, но и вырвать его из вязких, засмоленных плевел, которые засорили мое сознание. Я должен был найти неопровержимое доказательство того, что стал жертвой чудовищной мистификации, только этим я смогу подавить сигнал, внушающий мне безысходность моего положения.
– С верхним этажом есть связь, там у них станция дозиметрического контроля, там пульт с детектором, а выносные блоки наверху. «Лейтенант» сказал, он там, у телефона… И дизель скоро починят…
– А что за выносные блоки?
– Ну, один блок гамма-излучение определяет, другой – бета-излучение, третий – альфа… Это я сам знаю.
– Из курса ОБЖ?
– Нет. Когда сюда собирался, читал.
– Зачем?
– Интересно было… И страшно… Я же сюда не хотел идти. Боялся. На полигоне в пейнтбол играть – пожалуйста. А под землей стремно. Пацаны под землю лазят, ну, каменоломни там, коллекторы, а мне страшно. Девушка подкалывает: мужик ты, спрашивает, или просто так выросло… А тут эта экскурсия… Черт меня дернул билет сюда взять! Думал, привыкну, а тут такое…
– Что, «такое»? – удивленно протянул Леша. – Радуйся, что жив остался.
– А мама! А Вика! Им же всё, кранты!
– Не переживай ты, они в метро спустились, – сказал я.
– Какое метро? Там нейтронка, по ходу, шарахнула! А это такая радиация, что пипец! Атомный взрыв – это пятнадцать процентов радиации, а нейтронный – восемьдесят пять. Радиация над нами триста тысяч рентген была! Триста тысяч! А станция метро – это необорудованное убежище, там нет герметичных дверей, кратность ослабления радиации, максимум, пятьсот. Они там шестьсот рентген получили, это почти стопроцентная смертность в течение одной недели…
– Да нет, Болгаров про тридцать тысяч рентген говорил, – разволновался я.
– Не было тогда ничего, поэтому и говорил. Тридцать тысяч рентген – это когда атомная бомба, а когда нейтронная той же мощности – это в пять раз больше. И еще от расстояния зависит… Боеголовка совсем рядом разорвалась…
– Вот я и спрашиваю, почему выносные блоки уцелели? Их бы взрывом расплавило.
– У нейтронной бомбы слабый взрыв, там больше радиация, поэтому и не расплавило ничего… Там всего пятнадцать процентов на энергию взрыва уходит. У атомной бомбы – пятнадцать процентов радиация, а все остальное уходит на разрушения; у нейтронной же все наоборот…
