— Что же тогда хватают генерала, Героя Советского Союза, да еще в наручники?
— Я таких «героев» повидал. Мода вернулась, что ли?
— Какая мода?
— Под служивых косить.
— Да пошел ты… папочка!
Тесть отстегнул ремни протеза, размял культю руками.
— Ты вот что скажи мне, умник. До каких пор нас ломать будут через колено? Ведь уж никаких сил нет у людей! Ведь когда поднимемся — всем тошно будет.
— Это кто поднимется? Ты на деревянной ноге?
В это время к клетке подбежал опер с ключом, отомкнул замок, сказал звенящим голосом:
— Коноплев, на выход!
Мавр взял шинель на руку, надел фуражку.
— Завтра поезд утром. Смотри, не проспи. Накажи дежурному, чтоб разбудил в семь.
— Думаешь, выпустят? — безнадежно спросил тесть.
— Билеты купят и к поезду принесут.
— Жалко, так и не побываю в Крыму, в море не покупаюсь…
— Томила проводить придет на вокзал, — он притворил за собой дверь и тут же очутился под опекой конвоиров. — Не проспи, я рано заеду!
На улице перед ним распахнули дверцу «Волги», помогли сесть на заднее сиденье, и Мавр увидел на переднем лысоватого, с тонкими рыжими усиками, человека. Он покосился на арестованного, задержал взгляд на орденах, сказал добродушно:
— Ну что, генерал, поехали?
— А вот фамильярности не люблю, — сказал Мавр высокомерно. — И неплохо бы представиться. Как положено.
— Подполковник Рябов. Устраивает?
— Начальник управления на месте?
— К сожалению, в командировке. И будет через трое суток, не раньше, товарищ генерал-лейтенант, — выговаривал тщательно, издевался. — Если есть настроение подождать, отведу в камеру, ждите. Нет — придется беседовать со мной.
— Придется так придется…
— А погон мы тебе пришьем.
Мавр лишь усмехнулся и, склонившись к его уху, обронил низким урчащим басом:
— Шей. Да смотри, не уколись.
Спустя четверть часа, уже в своем кабинете местного ФСБ Рябов попросил снять китель, дескать, портному снесут, и вдруг стал жестким и категоричным.
— На каком основании вы носите генеральскую форму?
— Юношеская мечта! — засмеялся Мавр. — Очень уж хотелось стать генералом. Да… Теперь вот в детство впадаю, вернее, в юность. Женился вчера…
— Это известно, — перебил он. — Отвечайте на вопрос!
— Форму купил на рынке. Знаешь, приятно, все-таки еще уважают генералов в нашем отечестве.
Подполковник вызвал конвой и отправил Мавра в одиночку. Камера в подвале оказалась холодной, а он остался в одной рубашке с погонами, и через час южный житель начал мерзнуть.
Он постучал в дверь, попросил дать ему одеяло, однако дежурный заявил, что постель выдается только на ночь, а так не положено. И все-таки спустя еще час принес ему шинель с оторванными погонами и петлицами.
— Это что такое? — прорычал Мавр. — Кто посмел снять погоны?!
— Не знаю, — дежурный запер решетчатую дверь. — Обращайтесь к начальству.
Завернувшись в шинель, он просидел до ужина, а на ночь дежурный принес тюфяк и одеяло. Несмотря на холод, Мавр снял рубашку и брюки, чтоб не помять и завалился спать.
В половине девятого утра, сразу после завтрака, его вызвали на допрос. В кабинете сидел подполковник Рябов и еще один в гражданском — тучный, молчаливый человек средних лет.
— Как спалось, Виктор Сергеевич? — участливо поинтересовался Рябов. — Не замерзли?
— Кто снял погоны с шинели? — мрачно спросил Мавр, глядя на толстого — очень уж напоминал начальника.
— Я приказал! — признался подполковник. — Ношение военной формы одежды со знаками различия без соответствующих документов не разрешается.
— Это хорошо, — Мавр повеселел. — А я уж думал, все можно… Но пока не пришьешь, разговора не будет. Вызывай конвой.
— Если больше нравится в камере — пожалуйста!
Его снова отвели в подвал и забыли на три с половиной часа. Сидеть тут еще одну ночь Мавру не хотелось, да и некогда было, хоть бы сегодня на поезд не опоздать. Надо было слегка сломаться, пойти на уступки, чтоб эти молодые подполковники почувствовали себя профессионалами. Он постучал в дверь и сказал дежурному, что готов разговаривать.
Через семнадцать минут его снова привели к Рябову. Тот был один и выглядел намного смелее и разговаривал резче.
— Объясните: каким образом к вам попали чужие правительственные награды? — отчеканил он.
— С рынка! — заявил Мавр не моргнув глазом. — Все оттуда — форма, награды. Сейчас же у нас рыночные отношения.
— Купили вместе с документами?
— Разумеется…
— И паспорт там же приобрели?
— Нет, паспорт у меня настоящий.
— Почему же документы на награды и паспорт на одно и то же лицо?
— Да, вот тут вы меня поймали! — усмехнулся он. — Не выкрутиться!.. Ладно, так и быть, скажу. Форму купил, а награды мои.
— Все? Весь комплект, что был на кителе?
— До последней юбилейной!
— Но это ложь, Виктор Сергеевич.
— Вероятно, слышали такое понятие, как презумпция невиновности? Не верите — докажите обратное.
— Часть орденов и Звезда Героя принадлежат сотруднику НКВД, заслуженному человеку, только полковнику, — чеканил Рябов слова. — И пока я не услышу вразумительного ответа, который можно проверить, вас отсюда не выпустят. Так будет разговор?
— Я бы с тобой поговорил, да в следующий раз, сейчас некогда, — пробасил Мавр. — В милиции у меня тесть остался, за решеткой сидит. Человек всю жизнь по лагерям мытарился, и надо бы на старости лет его в Крым свозить, в море покупать. У нас поезд через полтора часа.
— Может, не будем дурака валять, Виктор Сергеевич? — Рябов пригасил напор. — Не семнадцать лет все-таки.
— Да уж… Но хочется иногда…
— Что вас связывает с Притыкиным?
— Как же! Со вчерашнего дня он мой тесть.
— Это известно… А вы имеете представление, кто он такой?
— В общих чертах. Вчера познакомились. Отойдет немного, поправится под южным солнцем, может, и расскажет.
— С его дочерью давно знакомы?
— Можно сказать, на руках выросла.
— Надеюсь, знаете, что она — мошенница?
Мавр глянул исподлобья.
— Не смейте так говорить о моей жене, подполковник! Иначе я не стану с вами разговаривать.
