Полковника нигде не было, и никто толком не мог объяснить, где он.
И тут закралось подозрение, что он поехал к старцу в одиночку. Из соображений секретности вопросов, которые намерен задать…
Телефон зазвонил лишь в половине десятого. Хортов схватил трубку, готовый сказать все, что думает, однако услышал знакомый журчащий рык.
— Сегодня я купил газету и ваших пояснений не обнаружил. Вы разочаровали меня, господин Хортов.
— Ну что же, я вам сочувствую, — бросил он.
— Я вам тоже, — добродушно проворчал старый лев. — Старец Гедеон сегодня ночью скончался от сердечной недостаточности. Должно быть, вы разволновали его вчера. Дабы исключить такие досадные потери в дальнейшем, советую вам вести себя благоразумно. Не расстраивайте…
Хортов не дослушал и бросил трубку на аппарат. И вдруг заметил, что у него трясутся руки, чего раньше не бывало. А левая, перехваченная золотой косичкой, вообще отмерла и заледенела. Он пошел на кухню за водой, но теперь зазвонил мобильник.
— Когда я говорю — не кладите трубку, — механично прорычал лев. — Имейте терпение выслушать своего читателя.
Неизвестный таким образом поставил точку и отключился. Хортов напился воды, несколько раз отжался от подоконника — тряска не проходила. Тогда он вышел на улицу к своей «ракушке» и стал звонить Кужелеву, набрал сначала его рабочий телефон, затем мобильный — нигде не отвечали.
Он бесцельно выгнал машину, сел за руль и вспомнил, как вчера ехал от старца и радовался, и ждал завтрашнего раннего утра…
И вдруг подумал, что он живет всегда с некоторым опозданием: только копнул тему деятельности Коминтерна и вышел на фигуру Кацнельсона, как тут же его убрали. Стоило прикоснуться к таинственной истории полковника Пронского и единственный раз поговорить с участником операции, как и он умирает от сердечной недостаточности.
И от недостаточности ли?..
Кто следующий? Куда еще он опоздает?..
Хортов вернулся домой, чтобы взять деньги и документы, прыгнул в машину и помчался в аэропорт. Браслет вроде бы чуть расслабился, и он попробовал снять его на ходу и чуть не слетел с трассы. Пришлось оставить эти попытки. В полупустом зале аэропорта суетливость как-то незаметно растаяла, предчувствие дороги, как в детстве, радовало его и одновременно располагало к определенному ритму — это все равно как шагать по шпалам. Андрей изучил расписание, сунулся в кассы, и оказалось, билетов в Симферополь нет на две ближайших недели — бархатный сезон был в разгаре, а количество рейсов сократили до одного в день.
Он вспомнил об удостоверении специального корреспондента, подошел к окошечку начальника смены, однако выяснилось, что газета не имеет брони.
Пресса в аэропорту не пользовалась уважением, на него смотрели как на пустое место.
У начальника отдела перевозок сказали почти то же самое, правда, записали в очередь, если кто-то откажется от полета, но не раньше, чем через неделю.
Он побродил по залу, соображая, что еще можно предпринять — звонить Стрижаку или самому Артельянцу нельзя, Кужелев намертво ушел со связи, и оставалось лишь набраться хамства и предложить кассиру взятку — до отправления рейса оставалось менее трех часов. Хортов вложил в паспорт двести долларов, подошел к кассе. Очередь двигалась быстро, поскольку билетов не было никуда, и все равно он добрался до окошечка, когда объявили регистрацию и одновременно посадку.
Андрей попросил посмотреть что-нибудь на Симферополь. Грузная женщина с круглыми глазками отлично видела деньги, но вернула все назад.
— С удовольствием бы, но сегодня выбрана даже правительственная бронь.
— А на завтра?
— Завтра и подходите.
Это была полная безнадега, судя по тону кассирши.
Длинная вереница счастливчиков давно уже выстроилась у стойки регистрации, продвигалась быстро, минуты летели неотвратимо и подхлестывали его в поисках вариантов. Андрей выбрал жертву среди пассажиров — коренастого, усатого мужика с рюкзаком, но оттащить для разговора в сторонку не смог. Пришлось объяснять ситуацию и предлагать деньги прямо в очереди.
— За штуку баксов? Две недели торчать в Москве?..
И недоговорил, не уточнил своего отношения зашевелил усами — люди смотрели на Хортова, с интересом и страхом, как на сумасшедшего.
— Кто уступит место за тысячу долларов. — теперь уже у всех сразу спрашивал он. — Плюс стоимость билета?
Больше он предложить не мог — оставалось на билет в один конец: деньги Артельянца решил не трогать.
Цепочка пассажиров неукротимо текла мимо, и выстраивалась другая, возле дверей зоны спецконтроля. Андрей отошел от стойки, пристроился возле колонны и неожиданно для себя вспомнил свои путешествия в ранней юности, когда было так просто пускаться в дорогу: запрыгнул в поезд, и уже в пути, а нет — так в трюм баржи или вовсе пешком, по шпалам.
Или как с хранителем Земных Путей, по неведомым дорогам, то ли по небу, то ли по земле — в общем, как во сне, вышли с восходом солнца с берегов Оби и к закату оказались на реке Ура…
Он огляделся по сторонам, словно лез в чужой карман, зашел за колонну и, чтобы отвлечься от воспоминаний, стал слушать мерцающий гулкий голос под сводами аэровокзала. Он гремел почти все время, как особый, всегда волнующий и зовущий в дорогу фон, как музыка, по силе одухотворения подобная «Маршу славянки».
Хортов воспринимал лишь это высокое пение, совершенно не вдаваясь в смысл объявлений, пока вдруг не услышал своей фамилии и что-то о справочном бюро. Он замер, сосредоточив внимание только на голосе из поднебесья и уже через несколько секунд готов был бежать сломя голову.
— Пассажир Хортов, вылетающий в Симферополь, подойдите к справочному бюро, вас ожидают.
Андрей уже не задумывался над тем, кто его может ожидать, если никому не известно, где он и куда летит. Сейчас это было не важно, не имело никакого значения; он шел через зал по прямой, и загустевшая перед посадкой, нервная толпа раздвигалась, образовывала коридор, и самое странное, пропускала совершенно безмолвно. Оказавшись возле окошка справочного, Хортов огляделся и не увидел, а почувствовал за спиной человека.
— Здравствуй, Бродяга, — голос был тихий и чуть насмешливый.
Он быстро обернулся и наткнулся взглядом сначала на билетную книжечку — синий, желанный флажок трепетал в чьей-то руке перед самым лицом.
— Это твой билет. Возьми!
Хортов непроизвольно отпрянул, взял билет и будто пелену с глаз снял: перед ним была молодая женщина в коричневой, плотно обтягивающей голову косынке из тяжелого шелка, отчего лицо казалось маленьким, а глаза огромными…
В первое мгновение ему показалось, он знает ее, видел, встречал и, возможно, разговаривал, и между ними есть какая-то глубинная и вечная связь, как у матери с сыном. Но миг этот был похож на всплеск молнии — озарил, высветил контуры неведомого мира и угас, ослепив ярчайшим световым пятном.
