И все кануло, растворилось в белом мареве…
— Иди! — ее голос будто привел в чувство. — Регистрация заканчивается!
Ни спросить, ни сказать он ничего не успел, понес перед собой билет через толпу и оглянулся, когда оказался перед стойкой.
— Не опаздывайте, — зачем-то сказала регистраторша и выхватила из руки книжку — должно быть, не узнала, не спросила, откуда у него билет, хотя он около часа вертелся перед ней.
В зону спецконтроля он тоже вошел под занавес, до последней минуты стоял среди толпы и вертел головой, выискивая головку в коричневом шелке, пока авиа-барышня не оказалась в дверях.
— Пассажиры на Симферополь есть?
Хортов беспрепятственно прошел сквозь стальную арку и побежал догонять виляющий хвост цепочки, стремящейся к автобусу. Уже в самолете, когда он продавливался сквозь пластилин встречного потока и искал свое место, схватили его за рукав жесткой и сильной рукой.
— Кто взял? Эй, кто пошел?
— Куда пошел? — Андрей увидел усатого.
— На штуку баксов?
— Никто, — с трудом вырвал руку.
Место оказалось у двери аварийного выхода — самое удобное, можно ноги вытянуть. Хортов сел и хотя самолет еще стоял на земле, сразу же ощутил тяжесть перегрузки; его придавило к креслу, отяжелели руки и веки опустились сами собой.
Было полное ощущение, что он снова в промерзшем чреве баржи…
Когда же открыл глаза, лайнер уже заруливал на стоянку и в иллюминаторе, словно продолжение грез, возникла дрожащая картинка симферопольского аэровокзала.
* * *
Соленая Бухта стояла у самого моря, вытянувшись вдоль берега единственной улицей и отгороженная от остального мира высокими, скальными уступами с графическими росчерками виноградников. Из плотной зелени садов торчали крыши, разлапистые пальмы и высокие столбы кипарисов — райский уголок после московской дождливой осени. Сначала Хортов прошел поселок из конца в конец, рассматривая дома, и на обратном пути двинулся уже медленнее, по стороне, примыкающей садами к морю.
Старец Гедеон не знал ни адреса Пронского, ни его теперешнего имени (а может, и знал, да сказать не успел), но дал два верных направления: шрам от виска до горла и его лекарское занятие. Дома, как и везде на юге, были кирпичные, разнокалиберные, опутанные виноградниками и прилепленные друг к другу. И почти всюду высокие каменные заборы с маленькими, чаще всего стальными калитками. Хортов постучал в одну, другую, но в ответ лишь лаяли собаки и на улице никого — послеобеденное время, жаркое солнце, тихий час… Наконец, достучался, но пожилая татарка не захотела разговаривать, сказала, не понимает. Тогда он свернул в проезд к морю, где трое парней выкладывали из бетонных блоков пристройку к домику.
— Я ищу лекаря, — сказал Андрей. — В возрасте… Массажи делает. У него еще шрам на щеке.
Парень, что мешал раствор в железном корыте, разогнул спину, оперся на лопату.
— Лекарь?.. Не знаю.
— Да Мавр, наверное, если шрам, — отозвался со стены другой. — Только он массаж делает исключительно отдыхающим женщинам.
Все засмеялись.
— У него что, фамилия — Мавр?
— Да нет, вроде… Он черный такой, — парень указал мастерком. — Вон стоят шесть кипарисов, так это у него во дворе. Дом весь в узорах… Но ты лучше с моря зайди, через сад. А то к нему не достучаться.
С моря усадьбу отделял мощный дувал из дикого камня с кованой калиткой, запертой на замок. Сквозь нее виднелся неубранный сад, смутные в зелени очертания дома и времянок. Хортов вскарабкался на стену, осмотрелся еще раз и спрыгнул на землю.
— Хозяин! — позвал он и поднял огромное яблоко — с утра во рту ни крошки…
Из-под деревьев молча выскочила крупная овчарка, привстала на задних лапах, будто на привязи, и гулко залаяла. Хозяин появился почти следом — высокий, загорелый до черноты человек, о возрасте которого можно было судить лишь по серебристо-белым волосам.
Он действительно походил на мавра, и хватило одного взгляда, чтобы понять — адресом не ошибся: от виска к подбородку и ниже, к горлу, тянулась глубокая складка, весьма похожая на шрам.
— Ну что, попал? — хмуро усмехнулся он и взял собаку за ошейник. — Штаны не жалко — через забор полез?
— Здравствуйте! Сказали, у вас времянка свободная, — по дороге Андрей придумал, под каким предлогом поселиться у Пронского.
— На воротах по-русски написано: мест нет. Читать не умеешь?
— Но у вас же никого нет, а я всего на недельку! В море покупаться…
Мавр не ответил, достал из карманчика шортов ключ и стал открывать калитку.
— Вон море, иди купайся, — прогудел, стоя спиной к Хортову. — В этот сезон я отдыхаю сам.
Овчарка замолчала, но держала незваного гостя под прицелом.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — тихо сказал Андрей и откусил яблоко.
Хозяин замер и, медленно повернув голову, глянул через плечо. Взгляд был спокойным и даже высокомерным — признак сильного человека.
— Вы полковник Пронский, — добавил Хортов. — Александр Романович.
— Кто такой? — с усмешкой спросил он.
— Журналист из Москвы, Андрей Хортов.
— А, вот ты какой! — вроде бы обрадовался он. — Ну, а еще что знаешь?.. Впрочем, ладно, пошли!
Пронский запер калитку и направился через сад к дому. Андрей пошел за ним в сопровождении овчарки. Над землей, заваленной киснущими фруктами, кружились осы.
— Видишь, что творится? — сказал полковник, безжалостно раздавливая кроссовками переспелую айву. — Надоело, убирать не стал. Вон и виноград потек… Пусть все в землю уйдет.
Он завел Хортова в беседку, велел подождать, а сам удалился в дом. Отсутствовал он минут пять — время, чтобы посоветоваться с кем-нибудь или позвонить. Вернулся с графином вина и двумя стаканами, поставил все на столик, молча разлил и, протянув руку, сорвал горсть слив.
— Ну?.. И как ты нашел меня, журналист?.. Давай, пей, чокаться не будем.
— Схимонах Гедеон откликнулся на публикацию, — признался Хортов: играть с этим человеком не имело смысла. — Лежал в больнице…
— Это какой Гедеон? — сделал насмешливо-недоуменный вид.
— В миру фамилия Сыромятнов. Тот, что участвовал в операции.
— А что он язык распустил? Перед смертью, что ли?
— Да нет, еще ничего был, — Андрей отпил вина. — Только рассказал и ночью скончался от сердечной недостаточности.
Пронский вскинул голову, взгляд теперь был жесткий и пристальный.
— А этот старик — от чего? Про которого писал?
