– Ты это, конча-а...
Его слова утонули в грохоте выстрела, а пуля влетела в открытый рот и застряла где-то в шейных позвонках.
Не дожидаясь, когда труп уляжется на пол, Алик бросился вниз по лестнице. Он должен был убить Игорька, а иначе он зря положил кучу народу.
То ли бандит бегал плохо, то ли сам Алик набрал рекордную скорость. Но, так или иначе, преследователь смог настичь свою жертву. И случилось это в скверике за домом. Не обращая внимания на бабулек и мамаш с колясками, Алик навел ствол револьвера в голову Игорька и нажал на спуск. Но барабан был пуст, поэтому вместо выстрела прозвучал холостой щелчок.
Игорек тоже услышал этот звук и понял, что пуля в спину ему больше не угрожает. Он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и сам набросился на преследователя.
Алик попытался встретить его ударом в живот, но куда там. Игорек хоть и нарвался на его ногу, но назад не провалился и даже не остановился. Его мышечная масса позволила ему таранным ударом снести Алика с ног, навалиться на него.
В падении Алик больно ударился головой о бордюр, что напрочь лишило его ориентации в пространстве. Но даже если б не это, он все равно не обладал возможностью противостоять взбесившемуся противнику. Игорек прочно насел на него, коленями прижав к земле руки.
Он обрушивал кулаки ему на голову и превратил бы его лицо в кровавое месиво, если бы вдруг чьи-то сильные руки не оторвали его от жертвы. Его бросили на землю, лицом вниз.
– Лежать, не двигаться! Уголовный розыск!
Милиционеров было трое, и все в «гражданке». Один уже в возрасте, второй помоложе, третий совсем еще салага. Но как бы то ни было, с Игорьком они справились легко. Алик с земли поднимался сам: руки ему никто не подал. Салага смотрел на него настороженно, а тот, который постарше, двумя пальцами поднял с земли вылетевший из рук револьвер.
– Твой пистолет?
Алик инстинктивно мотнул головой, но Игорек не думал его щадить.
– Его ствол! Он там стрелял! В меня хотел!
– Где там? – спросил молодой.
Игорек показал в сторону своего дома. Алику тут же заломили руки за спину и повели его в этом направлении.
На двенадцатом этаже возле девяносто первой квартиры собралась хлипкая толпа соседей-зевак. Еще бы, три трупа! Интересно, но страшно. С появлением уголовного розыска любопытные испарились.
– Ничего себе! – присвистнул старший из ментов.
– Он, он стрелял!.. – Игорек тыкал в Алика пальцем и все норовил приложиться кулаком к его лицу.
Но держали его крепко. Пока оперативники не разобрались, что к чему, спуску не давали ни ему, ни Алику.
– Мне в дом надо! – заявил Игорек. – В туалет хочу!.. Не бойтесь, я не убегу!
Но его никуда не пустили. А потом появился наряд милиции, Алика усадили в зарешеченный отсек «уазика» и отправили в отделение. Случилось то, чего он и боялся... Обидно было до рвоты: троих убил, а Игорьку за Валька так и не отомстил.
Глава 10
Краснолицый конвоир в зеленой, мешком си-дящей на нем форме со стуком ткнул ключом в замочную скважину решетчатой двери, провел Алика в очередной отсек длинного тюремного коридора.
– Стоять! Лицом к стене! – заученно промямлил он.
Алику пришлось слегка подпрыгнуть, чтобы подогнать туго свернутый матрас поближе к подмышке. Одеяло в нем, подушка, белье, посуда. Если выскользнет из руки, все просыплется на пол.
Его спутника проблема с вещами не донимала. Плечи мощные, руки сильные – приплюснутый матрасный сверток намертво прилип к его боку. Грустил он по другому поводу – не хотел он идти в камеру, не хотел гнить в тюрьме. Но ведь и Алик никогда к этому не стремился. А судьба-злодейка возьми да подставь подножку. Все, закончилась его вольная жизнь. А если точней, жизнь вообще подошла к финишу. Три трупа на нем, а это – расстрел или как минимум двадцать лет особого режима.
Алик думал, что его поведут дальше по коридору, но конвоир передал арестантов своему коллеге, скучающему на табуретке у облезлой тумбочки посреди отсека.
– В двести пятнадцатую обоих!
Конвоир предъявил надзирателю какую-то бумагу, но тот даже не глянул на нее. А тот и настаивать не стал. Зачем им друг другу врать из-за каких-то арестантов. Двести пятнадцатая так двести пятнадцатая.
– Лицом к стене!
И снова, в который раз, Алик выполнил эту команду. А сколько еще раз будут тыкать его лицом в стену, пока не намажут лоб зеленкой.
Тяжелая, сваренная из кусков железа дверь со скрипом открылась, выдохнув в коридор нечистотное зловоние.
– Заходим по одному! – распорядился надзиратель. И закрывая за арестантами дверь, добавил: – Обратно не проситься!
Алику захотелось до боли зажмурить глаза, чтобы затем резко открыть их и вынырнуть из этого кошмара на раскладушке в своей квартире. Пусть у него дома царит убогость, пусть по ночам по его лицу бегают насекомые, но там – свободная жизнь.
Нет ничего милее отчего дома, и как жаль, что во всей своей полноте эту истину Алик прочувствовал, оказавшись в камере предварительного задержания. Три дня бесконечных допросов и обвинений, потом этап в следственный изолятор, еще двое суток на сборке, и вот он здесь, в общей камере, где и будет пропадать до самого суда. Потом будет приговор и этап куда-нибудь на остров Огненный, на котором и закончится его жизнь...
Откуда-то из тюремного полумрака юрко вынырнул паренек с длинным, как будто приплюснутым с боков лицом. Большие навыкате глаза с красными прожилками, нос, чем-то напоминающий обрубленный хобот у слона, а оскаленные клыки можно было сравнить с бивнями.
– Эй, пацанчик, ты чего такой заклеванный? – обращаясь к Алику, куражно спросил он. – Страшно?
– Да нет, – мотнул головой Алик.
Умные люди уже просветили его, что в тюрьме нельзя выставлять напоказ свой страх. Впрочем, он мог догадаться об этом и сам. Что тюрьма, что улица – и там, и там жесткие законы.
– А мне кажется, что тебе страшно!
– Тогда перекрестись и сплюнь через плечо, – нашелся Алик.
– А у нас в доме не плюют! – нахохлился парень.
– Тогда в себя сплюнь!
– Я не понял, я тебе что, урна, чтобы в себя плевать?
– Не знаю, ты сам себя так назвал.
Большеглазый чуть не поперхнулся от возмущения. Принял Алика за безответную жертву, а надо же – получил отпор. Пока только на словах, но Алик ведь мог и в глаз заехать. Да, страшно ему, на душе такая тоска, что хоть вешайся, но в обиду он себя давать не собирался.
– Он не Урна, он Совок! – гоготнул кто-то из глубины камеры, и парень тут же испарился. Забрался на свою шконку и затих.
В КПЗ и на сборке Алика пугали чудовищными условиями содержания. Переполненные камеры, теснота, миазмы и маразмы арестантов... Но, похоже, не так страшен был черт, как его намалевали. Воняло в камере осязаемо, но запах шел от сортира – видно, кто-то совсем недавно сходил на толчок. А в общем, здесь было терпимо. Шконки в два яруса, стол, две вмурованные в пол скамьи, пол под ногами чистый. И главное, здесь имелись свободные места. Это значило, что у Алика будет своя шконка, своя территория. И не так уж страшно, что это место будет у самой параши. Со временем будут освобождаться койки получше, глядишь, и до самого окна доберется. Если, конечно, его не опустят, что в здешних палестинах явление отнюдь не из ряда вон выходящее. Или, вернее, входящее...
