Истерзанная, измочаленная колонна продолжает путь. Вышли на городскую площадь перед кинотеатром. На всем открытом пространстве – врытые в землю бетонные плиты. Сюда и вползла наша израненная чеченским огнем змея-колонна. В мешок, по сути, вползла. Ведь со всех сторон здания, где уже засели и куда сейчас устремляются боевики. Но у нас есть танки, у нас есть орудия. И если грамотно это использовать, то этот плацдарм можно обратить в неприступную крепость. Но о каком грамотном руководстве может идти речь, когда и руководить-то некому. Высшее начальство сейчас в штабах, уже откупоривает шампанское в ожидании победного рапорта. «Грозный взят! С Новым годом, господа!»... Господа – это генералы, а мы – погибающие здесь солдаты и офицеры – товарищи, то есть «пушечное мясо». А как по-другому я мог думать, когда у меня перед глазами горели боевые машины пехоты. Я видел БТР с оторванной башней и целое нагромождение мертвых тел вокруг. Грохот взрывов и выстрелов, дым, вонь. И свист, с которым смерть своей косой скашивала кровавый урожай...
Наша рота заняла целый квадрат, опоясанный бетонными плитами. И сами плиты, и ложбины между ними – своего рода естественные укрытия. Но этого мало. Ротный приказал глубже врываться в землю. Все правильно, закон войны – упал, окопался. Не успел окопаться – самого потом закопают, на два метра... «Двухсотых» в нашей роте хватало. Шесть трупов с нами, еще три остались где-то на пути следования колонны. Хоть и говорят, что десантники своих не бросают, но ситуация иногда заставляет. И «трехсотые» с нами, то есть раненые. Тяжелораненых меньше, чем убитых, хотя, по идее, должно быть наоборот. Но снайперы на этой войне создают свое соотношение между убитыми и ранеными. Снайперы везде. К счастью, и у нас были свои мастера. Урусов и еще один взводный взяли это дело под свой контроль и личное исполнение. Они уже в работе. Их сейчас не найти – они то здесь то там. Я тоже мог бы подключиться, тем более что из СВД я стреляю отлично. Но Урусов – лучший стрелок, и пока он в деле, на мне весь взвод. А нужно и позиции обустроить, и с ранеными разбираться. Медицинской помощи ждать неоткуда. Все санитарные машины с экипажами уже уничтожены. О вертолетах и говорить нечего. Так что вся надежда на индивидуальные пакеты – промедол и бинты в карманах куртки. Ну, еще кровоостанавливающие жгуты на прикладах автоматов. Вот от этого и пляши...
Мы окапывались, а чеченский огонь становился все плотнее: боевики прибывали и прибывали...
Я лежал в укрытии и с помощью прибора ночного видения выявлял огневые точки врага. Выявлял и сам же давал команду на уничтожение. Работали, надо сказать, неплохо. Только что вернулись с боевой вылазки. Обнаружили чеченский дот, а Пашка Игольник с одного выстрела точно в амбразуру...
– Корнеев, – тронул меня за руку ротный. – Пойдешь со мной...
Он выглядел на самую малость бодрей и свежей остальных. Уставший, изможденный, придавленный мыслью о больших потерях. А впереди затяжной изнуряющий бой, а впереди новые потери...
Болотницкий взял в свою группу двух прапорщиков и двух сержантов. Он брал в разведку самых опытных. Не скажу, что это льстило мне. Должно было льстить, но все мои эмоции, казалось, были похоронены под тяжестью безнадежной ситуации... Впрочем, это была уже не разведка. Это был боевой выход. К дому, откуда работали снайперы и пулеметчики. Только наша рота от их огня потеряла троих...
Бронежилеты мы брать не стали. Передвигаться в них тяжело, а толку, как выяснилось, мало. Эта штука хорошо держит автоматную пулю калибра пять сорок пять. И от осколков – отличная защита. Но чеченцы, как выяснилось, в основном были вооружены старыми «АК-47», пули от которых прошивали броники насквозь. А снайперы, те вообще стреляли в голову.
Скрытно – где ползком, где перебежками – под покровом относительной темноты мы преодолели опасное пространство, отделявшее нас от осиного гнезда. Не буду говорить о том, что вокруг стреляли. Это было так же естественно, как фейерверк в новогоднюю ночь. А ночь действительно было новогодней. А ротный сейчас выступал в роли Деда Мороза, а мы помогали ему доставить новогодние подарки, чтобы «порадовать» чеченских «детишек»...
Один за другим мы втянулись в разбитое окно на первом этаже. Чья-то квартира. Опаленная огнем стена, разбросанные вещи. Вряд ли здесь побывал пушечный снаряд, скорее всего граната влетела – похоже, из подствольника. Копоти много, а разрушений не очень... Впрочем, это детали.
В квартире никого не было. Входная дверь нараспашку. На лестничной площадке темно. Где-то вокруг дома гудит канонада, а здесь относительно спокойно. До жути спокойно. Даже мои утрамбованные предыдущими кошмарами нервы натянулись как гитарные струны. Как бы похоронный марш Шопена не сыграть... Откуда-то сверху донесся одиночный выстрел. И тут же рубанула длинная пулеметная очередь. То ли с четвертого этажа стреляют, то ли с пятого. Но из этого подъезда точно...
Медленно поднимаемся. Ротный впереди. Лестничная площадка четвертого этажа. Вдруг из открытой двери прямо к нам выбегает боевик в камуфляже отечественного образца. Но с бородой...
– Вах! – вскрикивает он от неожиданности.
Еще мгновение, и он бы пришел в себя. Но ротный уже на нем. Одной рукой обхватил его за шею, другой закрыл рот. Мощным движением крутанул чеченца вокруг своей оси. Он еще только укладывал его на спину, когда прапорщик Гулько воткнул нож точно в сердце... Это был старшина роты. Он больше был каптенармусом, нежели командиром. Прижимистый, ворчливый, с пивным брюшком. Тридцать четыре года мужику, в возрасте уже. Может, потому он никогда и не бегал с нами кроссы, а в спортивных праздниках участвовал только с точки зрения материально-технического обеспечения. Я и не думал, что в бою этот человек сможет спокойно и, главное, без проволочек пустить кровь врагу – такому же живому человеку. Я в ступор впал, а Гулько раз, и клинок уже тормозит вражье сердце...
Боевик конвульсивно дернулся и затих. Ротный приподнял вверх указательный палец. Прислушался к тишине. Вроде все спокойно... Тихо и спокойно, если не считать, что где-то рядом пулемет надрывается. Но ведь надрывается, значит, стрелки не заметили опасность с тыла. Значит, действительно, все спокойно.
Ротный показал мне на квартиру, противоположную той, откуда выскочил боевик. Второму сержанту так же молча приказал обследовать соседнюю квартиру. А сам вместе с прапорщиками устремился в самую гущу событий. За нами пока что еще сохранялся фактор внезапности, и чтобы его не растерять, действовать нужно было быстро и решительно. Так я и поступил. Через кем-то ранее выбитую дверь ворвался в квартиру. Быстро заглянул в одну комнату, окнами выходящую на площадь. Никого.
Еще одна комната... Пулемет у окна на высокой самодельной треноге, человек передергивает затвор. Готовится к стрельбе... Но я к этому готов был еще раньше. Планку предохранителя автомата я снял сразу, как только маршевая колонна двинулась в путь. И с тех пор ни разу не поднял ее вверх. И патрон всегда в патроннике. А палец на спусковом крючке... Я готов был стрелять, и очередь дал прицельную, но самому мне показалось, что это была суматошная, нервная стрельба. Но как бы то ни было, боевик получил очередь в спину и упал на свой пулемет. Вместе с ним рухнул на пол. Под аккомпанемент нескольких коротких очередей, донесшихся до меня через лестничную площадку. Это расправлялся с боевиками капитан Болотницкий...
