Я смутно помнил, как на меня натягивали смирительную рубашку, выводили из квартиры, сажали в машину «Скорой помощи». Потом была психушка, где в одиночной палате для особо буйных я провел целую ночь.
А на следующий день ко мне пожаловал следователь милиции – средних лет мужичок с уставшими глазами. Он сообщил, что гражданка Иванец Виктория Аркадьевна подала на меня заявление в милицию. Она обвиняла меня в том, что я пытался лишить ее жизни. Я не сразу понял, что под гражданкой Иванец он подразумевал Вику. А когда понял, лишь развел руками. Да, я действительно пытался ее задушить. А Вика вполне была способна заявить на меня в милицию. Я вспомнил, кто и как вызвал меня к следователю Хазаровой. Вика мне позвонила, сказала, что я могу ехать к ней домой. Я приехал и попал в ловушку... Ведь я и раньше должен был догадаться, что Вика совсем не такая уж и простая, как могло показаться. А сейчас я был в этом уверен. Шлюха она, нимфоманка бесстыжая. Не знаю, как насчет эгоизма, а бешенством матки она точно страдала... Шлюха... Увы, любимая шлюха. Как ни горько было это осознавать, я и сейчас не видел смысла жизни без нее. Только она, только с ней. И плевать, что она шлюха. И плевать, что она обвиняет меня в покушении на собственную жизнь...
– Как вы это объясните, гражданин Корнеев? – тускло посмотрел на меня следователь.
Он производил впечатление человека, уставшего от жизни. И этот допрос был для него рутинным элементом скучного будничного существования. На меня он смотрел как на серую галочку в протоколе.
Я мог бы сказать, что не было ничего. Но ведь санитары видели, как я бросался на Вику, – они подтвердят... Да и какой смысл отпираться? Тем более что вообще нет смысла...
– Затмение нашло...
Я мог бы развести руками, подчеркивая безысходность своего состояния. Но мои руки стягивала смирительная рубашка. Видимо, следователь боялся оставаться с глазу на глаз с психом. А я был психом. Более того, социально опасным элементом. И это счастье, что я никого не убил...
– И часто это с вами случается?
– Часто, – кивнул я. – Троих зарезал...
– Кого? Где? – встрепенулся следователь.
– В здании Совета Министров...
Только я это сказал, как мужичок утратил ко мне всяческий интерес. Он смотрел на меня как на сумасшедшего, у которого начался бред. Кого я мог зарезать в здании Совета Министров?..
– Это в Чечне было, – продолжал я. – Мы «чехов» оттуда выбивали. Гранатами, из автоматов... А с одним в рукопашке сцепился. Ножом брюхо ему вспорол...
Мне и самому казалось, что у меня бред. Да, было дело, сходился я с «чехами» в рукопашке. Было дело – убивал. И в Грозном, и когда Бамут брали. Но сейчас мне казалось, что все это плод моего больного воображения. Как будто не был я никогда в Чечне, как будто никогда не убивал в бою... Какой же дрянью меня обкололи? А может, я действительно сошел с ума?..
– То есть вы хотите сказать, что служили в Чечне? – спросил следователь.
– В Чечне не служат, в Чечне воюют... Контузия у меня была. С тех пор накрывает...
– Вы, конечно, понимаете, что в таком состоянии вам нельзя находиться среди нормальных людей?
– Понимаю, – удрученно кивнул я. – Пусть меня лечат, я не против...
– Это хорошо, что вы это осознаете... А насчет заявления не переживайте: гражданка Иванец забрала его еще утром... Но факт остается фактом. Происшествие было, значит, будет суд. Тюрьма вам не светит, но скорее всего от принудительного лечения вам не отвертеться...
На этой ноте разговор и закончился. Меня отвели обратно в палату, а вечером ко мне пожаловал главврач больницы. В сопровождении моей матери.
Из больницы меня не выписали. Но отношение ко мне резко изменилось. Мою персону определили в отдельную палату подальше от настоящих психов. Меня банально могли заколоть аминазином, сделать меня безмозглым «овощем». Но моя мама была не последним человеком в прогнившей системе здравоохранения, поэтому мне должны были назначить адекватное лечение. А до суда я должен был находиться здесь для предварительного наблюдения.
Но до суда дело не дошло. Мама постаралась замять позорную в общем-то историю. Но из больницы меня выписали не сразу. Я действительно был социально опасным элементом. Я действительно нуждался в квалифицированном лечении.
Со мной беседовали специалисты, со мной работали с помощью гипноза, делали какие-то уколы. Я относился ко всему с пониманием – мне нужно было избавиться от психических приступов, мне нужно было забыть Вику...
Вику я не забыл. Но научился контролировать себя. Во всяком случае, мне так казалось. В конце июля меня выписали из больницы, и родители сразу же забрали меня с собой в Сочи. Путевка в санаторий – отдых, лечение. Солнце, море, красивые девушки.
В тщетной попытке забыть Вику я принялся кадрить приезжих красавиц. И, надо сказать, мне сопутствовал успех. Сегодня с одной, завтра с другой... Но, увы, желаемого результата это не принесло. С каждой новой девушкой я все больше убеждался, что краше и желанней Вики нет и никого не может быть на этом свете. Мне нужна была только она...
В Москву я возвращался в полном здравии ума и тела. Во всяком случае, я чувствовал в себе силы держать себя под контролем. Я очень хотел быть нормальным человеком...
Еще я хотел восстановиться в университете. Увы, из-за известных проблем я не мог сделать это весной или в начале лета. С первого сентября для меня мог начаться пятый курс университета, а так я мог рассчитывать только на четвертый. И только со следующего года на пятый...
Мы вернулись домой, распаковали чемоданы. Что дальше?.. Меня со страшной силой тянуло к Вике. Я знал, что не должен видеться с ней, но сердце было сильнее разума. Хотя бы просто увидеть ее издалека... Пришлось напрячь всю силу воли, чтобы удержаться от соблазна. И я остался дома. Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивой мысли, обложился учебниками и конспектами. Но, увы, я не мог не думать о Вике... Пусть она шлюха, пусть она дрянь, но я люблю ее. И она ко мне неравнодушна. Даже денег с меня не взяла. Смех сквозь горькие слезы... Да, я был не прав. Я не должен был бросаться на нее как сорвавшийся с привязи пес. Но ведь она может меня простить. Ведь забрала же она свое заявление...
Я уже согласен был мириться с тем, что у нее есть муж, что у нее может быть не один любовник. Лишь бы только снова увидеться с ней, снова оказаться с ней наедине... Пусть будет все как есть, пусть у нее будут другие мужчины, но хоть в какой-то степени она будет принадлежать и мне. Лучше что-то, чем ничего...
С этой мыслью я и отправился к ней. Родителям сказал, что съезжу на разведку в университет, а сам поехал на Шаболовку.
Я не хотел заходить к ней домой. Думал занять наблюдательную позицию во дворе и увязаться за ней, когда она выйдет из дома. Увязаться, завести разговор. Но так вышло, что ноги сами понесли меня на четвертый этаж. Опомнился я, когда уже надавил на клавишу звонка.
