Астрида сказала:
— Гельвеция, это же твоя спальня!
— Я расположусь в комнате у покойного сенешаля, — сказала баронесса.
Она еще выше и надменнее задрала подбородок, но не помогло, слезы переполнили запруду и хлынули двумя блестящими ручейками.
— Нет — нет, — запротестовала Астрида.
Я прервал:
— Баронесса, мы с Астридой в пути и привыкли к неудобствам. Прекрасно разместимся вдвоем в этих покоях. Как обычно: Астрида поперек в двуспальной кровати, а я на полу на коврике.
Баронесса, соблюдая достоинство, попробовала улыбнуться, но лицо кривилось, а губы подпрыгивали.
— Ваше высочество…
Астрида обняла ее и властно повела к выходу.
— Пойдем, — сказала она, — тебе надо успокоиться. Ляг, полежи, слуги свое дело знают, ужин приготовят без тебя.
Я остался осматриваться в спальне, но в первую очередь проверил решетки на окнах и простукал стены — не люблю сюрпризы в виде потайных ходов.
Нет, все чинно и просто, если не считать пышности самой спальни, что делает ее несколько выставочным залом, не слишком большим, атак, вернисажным.
Пока готовят ужин, вышел на двор, слуг мало, все пугливые, но смотрят с надеждой, словно при виде большого начальника нечисть сама разбежится. Кланяются низко, торопливо разбегаются, чтобы не попасть под горячую руку.
Двум я успел задать пару вопросов, пока не удрали, молоденькую служанку милостиво подержал за грудь, но так, для дела, чтобы челядь знала, что я в хорошем расположении духа и все будет хорошо, ибо не встревожен, а это значит, что решал задачи и посложнее. Скоро здесь снова будет мирно и спокойно.
Бобик исследовал весь замок, пошарил по кладовкам, кухне посвятил особое внимание, излазил сверху донизу, а потом еще выбежал и долго носился вокруг замка, пока не вытащил из норы толстого барсука и не принес, к восторгу поваров, на кухню.
Я втайне надеялся, что сразу же отыщет спрятавшегося монстра, однако Бобик вел себя так, словно нет вообще ничего подозрительного, прыгал и дурачился, совал всем в руки обломок бревна и уговаривал бросать ему, да еще как можно дальше.
Астрида, которая даже не пыталась взять эту палочку, по мнению Адского Пса, сказала язвительно:
— Мне как‑то чудилось, этот песик любого зверя отыщет!
— Это не охотничья собака, — возразил я. — Это вообще не собака.
— А кто?
— Пес, — сказал я гордо, — друг человека. А человек здесь я. Ты тоже, кстати, мой друг.
— Ну, спасибо!
— А я разве не твой друг? Ну вот.
Она фыркнула и удалилась, высоко задирая нос, а я неспешно осмотрел места, где погибли барон, служанка и сенешаль, но зацепок пока никаких, ибо происходило все не только в разных местах, но и в разных локациях: барон в зале, сенешаль во дворе, выложенном брусчаткой, начальник охраны между конюшней и кузницей, где земля все еще влажная после короткого, но сильного дождика, а служанка в покоях баронессы…
Потом был ужин, достаточно короткий, обе женщины почти не ели, а я быстро побросал в себя все, что было на тарелке, и сказал, что задам еще пару вопросов слугам.
Когда вернулся, Астрида, уже проводив баронессу, деловито приподнимает гобелены, какие‑то камни даже простукивает костяшками пальцев и прислушивается, хотя, на мой взгляд, в такие глыбы даже если кувалдой, отклик услышит только сумасшедший.
— Я уже проверил, — сообщил я.
Она фыркнула.
— Что, мужчины делают правильно?
— Бывает, — ответил я мирно.
Она обернулась, лицо встревоженное, а глаза распахнулись шире.
— Что‑то стряслось?
— Пока нет, — ответил я. — Может быть, зло затаилось с нашим появлением. Во всяком случае, будем спать настороже… Ты сова или жаворонок? Ладно, спи первой, потом разбужу, будешь сторожить ты.
Она посмотрела исподлобья.
— Здесь одна кровать.
— Я не буду тебя сталкивать, — заверил я. — А ты только не лягайся… по возможности. И не храпи очень громко.
Она сказала сердито:
— Я вообще не храплю!
— Тогда нет проблем, — заверил я. — Я тоже не храплю. Раздевайся, ложись, а то, думаю, завтра день будет потруднее.
Она поколебалась, наконец буркнула:
— Хорошо, отвернитесь… сэр.
Я отвернулся, но заметил невинно:
— Вообще‑то я уже видел тебя… без одежды. И мои ладони еще помнят твою кожу на ощупь. Даже сейчас по ним бегут мурашки, только представлю.
— Не вспоминайте!
— Я не вспоминаю, — сообщил я. — Это они сами… чешутся.
Она сказала сердито:
— Тогда мы были… на работе! И не надо говорить… всякое.
— Не надо, — согласился я. — Тем более что мы сейчас тоже на работе.
За спиной шелестело, звякало, наконец зашелестели простыни, но кровать под ее заячьим весом даже не скрипнула.
— Вы можете повернуться, — донесся голос.
Я повернулся, она уже под одеялом до самого подбородка, и начал неспешно раздеваться.
Она возмущенно хрюкнула и почти подпрыгнула, разворачиваясь в другую сторону. Я сложил одежду рядом на стул, меч привычно занял свое место у изголовья, а когда я опустился на ложе, то сразу проверил, чтобы до рукояти не нужно было даже особенно тянуться, пальцы тут же должны ощутить привыкший к ним рифленый металл.
— Хорошо, — сказал я и потянулся до хруста суставов, — теперь спи, пигалица. Под утро растолкаю.
Она пискнула из‑под одеяла:
— Почему пигалица?
— Это такая пичужка, — объяснил я. — Мелкая птичка. Но хорошенькая. И писклявая.
Она чуть повернула в мою сторону голову.
— Я не писклявая!
— Не писклявая, — согласился я великодушно, — а что временами… то не в счет.
Она сердито блымнула на меня большими и блестящими в полутьме глазищами.
— И никакими временами!.. Ты меч поставил поближе, думаешь, ночью кто‑то нападет?
— Вряд ли, — ответил я, — это так, на всякий случай. Бывает всякое.
Она осторожно повернулась в мою сторону, но держась на расстоянии протянутой руки.
— А что бывает? Расскажи.
— Ну вот, любопытная.
— Не любопытная, — возразила она сердито, — а хочу знать, против чего надо приготовиться и мне!
— Бывают привидения, — объяснил я. — что выходят из стен в полночь, а то и вовсе призраки. Иногда появляются через скрытые проходы, что открывает нечистая сила опять же в полночь, всякие жуткие твари…
