— Теряешь хватку, дружище!.. Бери и поймай на обед молодого толстого оленя!..
Бобик подхватился с готовностью, обожает, когда приказывают, все собаки любят служить, для того и созданы, тут же метнулся к выходу, едва двери не снес с петель.
Я проводил его взглядом и повернулся к баронессе.
— Гельвеция, — сказал я с глубоким сочувствием, — я сам старался отвлечь вас от тяжелых воспоминаний… да, они должны уйти в прошлое, однако сейчас нам жизненно важно выяснить некоторые мелочи.
Она сказала дрожащим голосом:
— Ох, выясняйте все, что вам нужно, ваше высочество!..
— Спасибо.
— Я отвечаю, — сказала она душераздирающим голосом, — за своих людей и ужасно страдаю, что не могу их уберечь.
— Вопросы могут вас задеть, — предупредил я, — но мы ведь, баронесса, не просто люди, но и обделенные… в смысле, наделенные властью? Потому обязаны крепче и надежнее других держать себя в руках и владеть своими чувствами, чтобы не повредить другим, в том числе и людям.
— Конечно! — воскликнула она. — Умоляю, ваше высочество, сделайте все, чтобы обезопасить людей от этого чудовища!
— Буду пытаться.
— Все, — сказала она жалобно, — что сумеете.
Я вздохнул, поморщился, неприятно задавать женщине неприятные вопросы, но пересилил себя и сказал осторожно:
— Гельвеция, есть один непроясненный вопрос насчет новой служанки…
— Аладель? — воскликнула она. — Бедная девочка!.. В первый же день, когда пришла на службу.
— Кто ее пригласил? — поинтересовался я.
Она ответила с недоумением:
— Да никто… Наша старая Хильда начала прихварывать, наконец отпросилась домой в свое село. Мы ей дали денег, а взамен попросили прислать молодую и смышленую.
— Гм, — сказал я, чувствуя, как рушится еще одна моя версия, — значит, это была просто случайность, что в замок попала именно она.
Она спросила в удивлении:
— Разве это не очевидно?
— Только не для меня, — ответил я и пояснил: — Я же не местный, обычаев не знаю, потому и задаю наивные вопросы. Мне вот показалось, что барону она слишком даже приглянулась.
Баронесса округлила глаза даже не в негодовании, а в изумлении.
— Что вы, ваша светлость!.. Простая деревенская девчонка!.. Ничем не примечательная!.. Если бы барон обращал внимание на других женщин, то мог бы заметить, как ему поощрительно улыбаются леди Оливия и леди Тантрия. Эго мои подруги, бывают у меня частенько.
— И вы за барона были спокойны?
— Полностью, — ответила она уверенно. — Он любил только меня. А также пиры, турниры и охоту. Потому я так спокойно смотрела на их безуспешные попытки привлечь к себе его именно мужское внимание…
— Так, — сказал я, — с этим ясно… хотя нет, не совсем. Аладель вам могла показаться невзрачной, потому что вы женщина, а ее чары… если это чары, действуют только на особей противоположного пола. Это я так куртуазно называю самцов, они же мужчины, если говорить откровенно и без обиняков.
Она слушала несколько обалдело, значит, мои попытки растормошить ее сознание и подсознание приносят успех. Глаза расширились, нежное лицо еще больше страдальчески побледнело.
— Вы полагаете, — прошептала она, — полагаете…
— Весьма, — ответил я твердо.
— Но почему я…
— Почему барон вам ничего не сказал? — переспросил я. — Баронесса, вы шутите?
Она проговорила прерывающимся голосом:
— Да — да, я заметила, что, как только она появилась в замке, мужчины сразу же начали смотреть на нее.
— Смотреть? — уточнил я.
— Да, — ответила она слабо, — все оставляли, кузнец даже молот себе уронил на ногу, но не заметил почему‑то… Все поворачивались и смотрели…
— И только?
— Пришел сенешаль, — закончила она, — и все занялись работой. А бедную Аладель послали убирать наши покои. Она была очень старательная девушка, мне нравилась, хоть и очень неуклюжая, все‑таки из села…
— Что вы замечали за ней особенное? — спросил я настойчиво. — Постарайтесь сосредоточиться. А еще лучше смотрите на рукоять моего меча, вот на этот рубин!.. Смотрите неотрывно, вам начнет нечто мерещиться, но не отгоняйте, там как раз и будет, возможно, разгадка. Вспомните то, что, вполне вероятно, почему‑то и как‑то забыли, и смотрите на рубин неотрывно…
— Хорошо, — прошелестел ее голос послушно, — да, конечно…
Ее чистые ясные, как у доверчивого ребенка, глаза расширились, в них появилось мечтательное выражение, затем затуманились, лицо медленно расслаблялось, теряя скорбное выражение, а губы начали складываться в подобие робкой улыбки.
Я затаил дыхание, гипнотизер из меня никакой, насмотрелся всякой хрени, как эти ловкие ребята заставляют смотреть на что — нить блестящее и вводят в транс, но так поддаются только люди с самой слабой психикой.
Хотя, с другой стороны, слабее, чем у баронессы, и придумать трудно, ее загипнотизирует даже кузнечик в траве, даже не какой‑нибудь саранчовый, а так, даже зелененький.
— Что вы можете вспомнить, — сказал я медленно и тягуче, так вроде бы полагается говорить с гипнотизируемыми, — о последнем разговоре с бароном?.. Что вы видите?.. Что он говорит вам?..
Ее лицо осветилось так, словно на него упал луч солнца, а незрячие глаза заблестели счастьем.
— Он сказал, что любит меня… И что счастлив…
— Что еще? — спросил я настойчиво. — Не вспомните?.. Тогда постарайтесь воскресить в памяти последний разговор с вашей служанкой Аладель…
Она произнесла в трансе:
— Аладель… Милая и послушная…
— Да — да, — согласился я, — а теперь припомните, что она говорила? Что говорили вы?..
Ее губы медленно шелохнулись, я напряг слух, но внезапно она вздрогнула, зрачки расширились, словно в ужасе, лицо напряглось, а затем зрачки быстро и страшно сузились, превратившись в узкие отверстия, за которыми начал разгораться огонь.
— Что? — вскрикнула она. — Почему он так сказал?.. Да как они посмели… Это… это невозможно!..
Я сказал быстро:
— Да — да, вспоминайте, вспоминайте все!.. Вспоминайте ярко, ничего не пропускайте!.. Что он сказал?.. Это был барон?.. Служанка… она что делала?
Баронесса медленно поднялась, словно кукла, которую тянут на веревочках. Лицо перекосилось гневом и яростью, в глазах вспыхнуло дикое неконтролируемое пламя.
— Нет! — проговорила она с бешенством. — Нет!
Сильный жар охватил меня, я вскрикнул, пытался метнуться в сторону, однако тепловой удар поразил с силой падающей скалы. В глазах потемнело и последнее, что я видел, — стремительно падающий на меня пол.
