Жерар кашлянул и сказал тихонько:
— Тогда все, не будем вам мешать. Все возникшие вопросы решим сами. Ваше высочество…
— Лорды, — ответил я.
В двери неслышно проскользнула служанка с охапкой березовых поленьев, свалила их возле камина и быстро разожгла бересту и щепочки, воздух во дворце сырой, нужно поскорее просушить.
Вскоре там загудело пламя, а она, наклонившись ниже, чем необходимо, тщательно помешала горящие поленья длинной кочергой. Платье из тонкого полотна прекрасно обрисовывает вздернутые ягодицы, но я лишь скользнул взглядом и, отметив, что да, жопа хороша, так и просится в жадные мужские ладони, тут же перевел взгляд на указы, в моем случае не приходится даже бороться с вожделением, когда вот так на душе и в королевстве тревожно, даже паладину ох как легко воздерживаться, когда само воздерживается.
Это не значит, что воздерживаться тотально, а так, чтобы не увлекаться и не погрязать. Всевышнему вряд ли по душе грязные и немытые аскеты, проповедующие абсолютное презрение к телу, все‑таки его создал тот же Творец, так что надо и ему уделять внимание, но, конечно, в первую очередь — душа, разум, интеллект…
Служанка оглянулась, я не реагирую, и с легким вздохом тихонько убралась, дабы не тревожить размышления крупного государственного деятеля.
Я перевел взгляд на разгоревшийся костер, языки пламени заполнили весь камин, оттуда несется тихий довольный рев, словно огонь на самом деле такой зверь, что с утробным рычанием пожирает добычу.
Система избирательной монархии, продолжала ползти неспешная мысль, хороша тем, что преемника выбирает себе сам правитель. Правда, пытаясь вспомнить, как это было в дикие времена, я вычленил три формы наследования, а могут наверняка быть больше: сеньоратная, когда наследует старейший в роду, майоратная, когда наследует сын монарха, старший на момент его смерти, и третья — по праву первородства. Отец Дитрих красиво и звучно называет это примогенитурой, это когда престол переходит сначала к нисходящему потомству в одной линии, то есть наследует старший сын, а если умер раньше отца, то его старший сын, а после прекращения допустимых престолонаследников в старшей линии к следующей по старшинству линии.
Женщины, естественно, от престолонаследия отстранены совершенно, хотя в двух дальних королевствах, по словам отца Дитриха, все же допускаются к наследованию по совершенном прекращении всех потомков мужского пола данной династии. Однако во всем остальном женщина вообще не может наследовать владения, по закону, который, как сам помню по своим «старым книгам», ввел первый король франков Фарамонд, или, как его назвали в старину, Фарамунд.
Так что король — Готфрид, а наследники — либо я, либо Родриго, но никак не Дженифер или Даниэлла, а насчет моего наследования у меня в последнее время серьезные сомнения…
Оранжевый огонь перешел в багровый, а сухой жар от камина начал вытеснять из воздуха влажность. Свет оттуда вспыхнул нестерпимо ярко, на стене напротив отпечаталась угольно — черная тень, словно сейчас ночь, а не солнечное утро.
Я моментально обернулся, поленья уже превращаются в россыпь крупных багровых углей, а оттуда медленно и грациозно поднялась багровая женская фигура, объемная, пылающая, вся в протуберанцах, а вместо глаз, ноздрей и рта пышут жаром яростно горящие оранжевые ямы.
— Ого, — сказал я, — ты подросла?
Я не ждал ответ, слишком уж что‑то необычное, однако фигура колыхнулась и тихим голосом произнесла:
— Подросла?
— Когда‑то, — сказал я, приободрившись, — я был знаком с огневушкой — поскакушкой.
Женщина ответила еще тише:
— Нет… я… другая.
— Чему обязан? — спросил я.
— Тебе грозит опасность, — сказала она.
Я насторожился.
— От тебя?
— Нет, — ответила она, — хозяин послал меня предупредить. Тебе нельзя сегодня ночевать во дворце.
Я даже не стал допытываться, что за хозяин, у меня уже есть кое — какие связи с магами, да и просто крепкая мужская дружба, основанная на взаимных интересах.
Она покачивалась, багровая и прекрасная, как солнечная корона, я спросил тихо:
— А как‑то отбиться?
— Меня послали предупредить, — повторила она. — Тебе нельзя сегодня ночевать во дворце.
— Слово в слово, — заметил я, — у тебя бедный словарный запас или ты просто…
— Я просто считаю, — произнесла она, — тебе нужно повторять и повторять такие простые вещи.
— Ого, — сказал я, — кто‑то на той стороне юморит?.. Или это сарказм? В общем, мне не отбиться, даже при том, что предупрежден, значит — вооружен?
— У тебя пока нет такого щита, — ответила она. — А раз так, то самое разумное — спрятаться.
— Когда это рыцарь поступал разумно? — возразил я.
Она произнесла ровным голосом:
— Послание передано.
Ее тело начало терять протуберанцы, уменьшаться, я торопливо прокричал:
— Погоди, как тебя вызвать?
Она покачала головой, продолжая уменьшаться.
— Никак…
— А кто тебя прислал?
— Хозяин…
Она опустилась в огонь, превратившись в нечто крохотное, как бабочка из пламени, я всматривался в бешено пляшущие оранжевые языки и вроде бы угадывал ее лицо и очертания фигуры то в одном месте, то в другом, но тут же убеждался, что либо она всегда там, либо мне мерещится.
Выборы завтра, сейчас из дворца исчезнуть хоть на полдня, это же все может рухнуть. Я, конечно, зря все завязал на себя, но, с другой стороны, а как иначе, если затеял такое, что большинство просто даже не понимают…
Сэр Жерар появился на пороге чопорный и бесстрастный.
— Сэр Жерар? — спросил я нетерпеливо.
— Ваше высочество!
— Что такого особенного? — спросил я.
— Леди, — провозгласил он торжественно, подражая церемониймейстеру, — Элинор!
Я невольно поднялся из‑за стола, а в кабинет вошла Элинор, царственно — прекрасная, прямоспинная и невероятно высокомерная, однако заулыбалась и протянула ко мне руки.
— Ричард!
Я поспешил навстречу, она обняла по — матерински, обдав волной тонких духов, все такая же юная и цветущая, если не больше, чем ныне ее дочери Дженифер и Даниэлла.
— Я счастлив, — сказал я деревянным голосом, — меня страшило, что опоздаете… леди Элинор.
Она чарующе улыбнулась.
— Как я могу это пропустить? Герцог бы мне такое не простил…
Я пробормотал:
— Похоже, вы не знаете…
Она встревожилась, в глазах метнулся страх.
