– Будет адвокат, – кивнул Кабальцев. – Но сначала вы скажете мне, куда делся Ярков. Я вижу, вы уже созрели для откровенного разговора. Вы же готовы во всем чистосердечно сознаться?
– Я, кажется, спросил, где адвокат?
– Вы хотите сознаться в присутствии адвоката?
– Мне не в чем сознаваться. Я чист, как стеклышко… Ты злишь меня, полковник. Ты очень меня злишь…
– А ты меня уже разозлил. Ты, наверное, уже прочувствовал это?
– Всеми фибрами души. А если вернее, почками,… Ты знаешь, полковник, а ведь мне совсем не больно. Будь другом, отведи меня обратно в камеру. Пусть твои козлы снова массажик мне замацают…
Теперь не мент насмехался над Родионом, а наоборот.
– Зря хорохоришься, Космачев.
Но Кабальцев не торопился выходить из себя. Пусть и не сломала Родиона пресс-хата. Но у полковника, похоже, были другие козыри в игре против него.
– А ты зря пугаешь меня, мент… Знаю, что ты хочешь сказать. Все сотрудники моей службы безопасности на нарах, а все мои фирмы пущены под каток ОБЭПа.
Кабальцев недовольно поджал губы. Ему вовсе не нравилось, что Родион вырывает инициативу из его рук.
– Я хотел сказать, что часть бандитов из твоей банды задержаны по подозрению в хранении наркотиков.
– Лихо работаешь, полковник. Флаг тебе в руки!…
– ОБЭП взялся за масштабную финансовую проверку твоих бандитских предприятий.
– И вымпел навстречу!…
– Я почему-то не сомневаюсь, что на этих предприятиях будут выявлены о-очень большие финансовые нарушения. А это статья, Космачев…
– Ты хочешь сказать, что ОБЭП знает немало способов, как подставить под удар мои фирмы… Только боюсь тебя разочаровать, полковник, это не мои фирмы. Я не имею к ним ни малейшего отношения. Ни малейшего. Так что с меня взятки гладки…
– А как насчет Яркова?
– Яркова вы тоже взяли по подозрению в хранении наркотиков?… Не знал, что он наркотой балуется. А может, он пропал, потому что выезжал за наркотой?… Жаль, не в моей власти его уволить. Жаль, что к «Пирамиде» я не имею никакого отношения…
– Не надоело фиглярствовать, Космачев?
– Фиглярствуешь ты, полковник… Вижу, неспокойно тебе. Знаешь, что перегнул палку. Боишься, что этой же палкой тебя самого по горбу жахнут… Ты думаешь, твой беспредел с пресс-хатой сойдет тебе с рук?
– Какая пресс-хата? – зло усмехнулся полковник. – О чем ты говоришь? Нет никаких пресс-хат. И никогда не было… А то, что ты упал с нар, – это твоя вина…
– Ты же прекрасно знаешь, мент, с кем связался. Я тебе не безропотный баран с улицы Лоховской. Я честный предприниматель, председатель благотворительного фонда, членами которого являются о-очень влиятельные люди. Тебе может не поздоровиться, и ты это знаешь. Потому и колотишься…
Не трогал я твоего Яркова, полковник. Не трогал. И оставь меня в покое… Могу пойти с тобой на сделку. Ты оставляешь меня в покое, а я оставляю в тайне от общественности факт беспрецедентного нарушения прав человека…
– Лихо ты загнул, Космачев. Еще бы немного, и я бы тебе зааплодировал…
– Чтобы аплодировать, нужно кулаки разжать. А в кулаке у тебя какой-то козырь. Против меня, конечно… По глазам вижу, что не все ты сказал о Яркове.
– Угадал. Я сказал не все.
– Ну да, сейчас скажешь, что в результате следственно-оперативных мероприятий собраны неопровержимые доказательства по факту убийства гражданина Яркова.
Родион в упор смотрел на Кабальцева. Во взгляде прочно зафиксированная издевка. Полковник не выдержал – вышел из себя.
– Молчать! – рыкнул он.
Вид – грознее не бывает. В глазах гром и молния. А еще глубже – растерянность. Нет у него никаких доказательств. Нет! Родион готов был биться об заклад.
– Молчу, молчу, – усмехнулся Родион. – И слушаю вас, гражданин начальник. В ваших руках моя судьба. И я с трепетом жду вашего снисхождения…
Полковник понял, что своим «Молчать!» расписался в собственном бессилии. Попытался повернуть все в свою пользу:
– Не ерничай, Космачев, это тебе не идет… Рано ты празднуешь победу. Ох как рано… Ты прав, твоя судьба в моих руках. Пусть у меня нет доказательств, что ты виновен в смерти Яркова. Но они у меня будут. Обязательно будут…
А насчет нарушения прав человека, так тут ты меня не пугай.
Ни ты, ни твои щелкоперы ничего не докажут. А серьезные люди, которыми ты меня тут пугаешь, сами много чего боятся. И при определенных обстоятельствах они первыми отвернутся от тебя…
– Определенные обстоятельства – это как?
– Каком кверху!… Я могу создать тебе такие обстоятельства… На чем строится твоя власть, Космачев? На авторитете? Так я могу твой авторитет спустить в канализацию. Это я, можно сказать, цацкался с тобой. А если я возьмусь за тебя всерьез? Хочешь, чтобы от тебя запахло жареным? Я хотел сказать, жареным петухом… Насколько я знаю, в кругах, в которых ты вращаешься, дырявых совсем не жалуют… Тебя перестанут уважать, Космачев. А без авторитета ты никто. Никто! И ты сам это прекрасно знаешь…
Как ни крути, а этот раунд остался за полковником. Родион не мог дать серьезного отпора его доводам. Этот жук запросто может бросить его в камеру к лохмачам. Поставят дырку, и тогда ни в жизнь не отмыться… А ведь Кабальцев на все способен…
– Не трогал я твоего Яркова, – хмуро, исподлобья посмотрел на мента Родион.
– А кто трогал?
– Не знаю… Ничего не знаю…
Кабальцев бил его по всем статьям. Но в нокаут его не отправлял. Если Родион проигрывал, то только по очкам.
– Снова запираешься?
– А я и не отпирался… Короче, что хочешь делай, начальник. Но Яркова я на себя не возьму. Потому что нет на мне никакой вины. Никакой!
– Значит, петухом петь хочешь? Хорошо, будешь петухом.
– И в петухах жить можно. – Родион зло сощурил глаза.
В полковника вонзился тяжелый, лютый взгляд.
– Я выживу, начальник. Я обязательно выживу. И обязательно встречусь с тобой. Только как ты после этого жить будешь?… Мне ведь нечего будет терять, полковник. Нечего.
Поэтому я пойду на все. На все! Лишь бы отомстить. И я сделаю все как надо…
Холодная ярость и отчаянная решимость в глазах Родиона подействовали на полковника отрезвляюще.
За свою долгую карьеру Кабальцев слышал много вот таких угроз. Но то все было пустое. Зато от этой угрозы веяло реальной опасностью. Полковник дрогнул.
– И я тебе отомщу, – пошел он в ответную атаку. – За Яркова…
– Не трогал я твоего Яркова.
– А кто трогал?
– Сколько раз говорить, что не знаю…
