Никому не хочется с этим недомерком связываться.
А тот разошелся. Как Таракан-тараканище. Пальцы веером – как усами ими шевелит. Взгляд жесткий, твердый.
Есть в нем кое-какая сила. И на публику этот задрот работать умеет.
– Ты кто такой? – спросил Родион.
В тюрьме свои законы. Один из них – каждый за себя.
Наехали на одного, сиди и не рыпайся – пока не тронули тебя. Тухлый закон. Потому как такие говнюки вроде этого недомерка используют его с пользой для себя.
– Чо? – презрительно скривился Тараканище.
И попытался вонзить в Родиона парализующий взгляд.
Только вместо кролика этот удавчик нарвался на удавище.
Взгляд его дрогнул. Но не сломался. Этот придурок явно надеялся на своих спутников, на их показную мощь.
– Ты чо тут, бляха, возникаешь, мудило?
Сразу все стало на свои места. Этот мудозвон ничего общего не имеет с настоящими тюремными авторитетами. Натуральный отморозок. Матом с ходу кроет, грубит конкретно. Ни один признанный авторитет не будет нести такую ересь. Бывалые люди знают, что за каждое слово могут реально спросить. И очень внимательно следят за своим базаром, фильтруют каждое слово. Матерные слова в разговор не вкручивают – чревато последствиями.
А этот разошелся. Потому что самокрутка – сам себе крутой.
Молчание Родиона было воспринято как его слабость. Тараканище снова «шевельнул усами».
– Костюмчик на тебе нехилый. Снимай!
Да, беспредел полнейший. А беспредельщиков учат.
– Да, костюмчик, у меня неплохой, – легко согласился Родион. – Реальная «Пума». Только тебе мой костюмчик большой будет.
– Ниччо, разберемся…
Недомерок вовсю упивался собственной крутостью. Родион казался ему слабым противником.
– Ладно, забирай…
Родион снял с себя куртку. Повертел в руках – как будто жаль расставаться с такой хорошей вещью.
– "Пума" это, не веришь?
Ответить Тараканище не успел. Куртка вдруг накрыла его голову.
– Пум! – с этим звуком Родион опустил кулак на его тупую голову.
Не так чтобы очень уж сильно.
– А-а! – взвыл недомерок.
– Отлично! – улыбнулся Родион. – Я говорю «пум», он отвечает "а", получается «пум-а». Реальная «Пума», отвечаю!… Что, снова не веришь?
Родион сорвал с недомерка куртку и уже с силой врезал ему кулаком в лоб. Тараканище летел через всю камеру, сметая все на своем пути. Посадка была не очень успешная. Задрот приземлился аккурат на чугунное очко. Офоршмачился. Быть ему теперь парашником.
Два его спутника проявили благоразумие. Быстро смекнули что к чему и поспешили сделать ноги.
Родион вернулся на свое место, с едва уловимой насмешкой посмотрел на примолкшего балагура. Спросил:
– Ну, и что ты скажешь на эту тему?
– Да был у меня случай, – заторможенно начал парень.
– Давай рассказывай. А то скучно…
– Ну, это, альпинизмом я занимался. На Эльбрус залез. На самую верхушку. А там джип стоит и крутые пацаны в кожанках. Я, это, спрашиваю, как вы сюда попали. А они – не мы, отвечают, попали. А попали те, которые стрелу нам здесь забили. Типа хана им всем…
В принципе анекдот не такой уж и скучный. Но никто не засмеялся. Потому что «попал» сам рассказчик. На уважение попал. Не дал он отпор недомерку, когда тот на него наехал.
А ведь мог. Мог, но не сделал. Так что уважения от тюремной братии пусть не ждет…
Глава четырнадцатая
В баню Родион пошел с удовольствием. Правда, пришлось немного задержаться. Надо было договориться с обслугой, чтобы те не отправляли его вещи на «прожарку». После дезинфекционной камеры его костюм должен был превратиться в печальное зрелище. Но Родион спас свою одежду – всего за две пачки сигарет. Хоть и козлы в обслуге заправляют, но курить им хочется как человекам.
После бани он получил матрац, комплект постельного и нательного белья. Дальше – мрачная процессия, для кого-то напоминающая похоронную. Длинными полутемными коридорами вертухаи повели его в камеру.
– Стоять! Лицом к стене!
Вот и остановка перед входом в хату. Звякнули ключи в замке, послышался скрип.
– Заходи!
Зайти в камеру не так-то просто. В одной руке «хабар», в другой матрац, свернутый жгутом. Родион с этой задачей справился. В камеру он зашел. Дверь за ним тут же закрылась. Он остался один на один с обитателями тюремной хаты.
Камера большая, просторная. И как ни странно, есть даже свободные места. Правда, в «подвальном» этаже – под шконками первого яруса.
Родион знал, что его определили в хату общего режима.
Так не должно было быть. Хотя бы потому, что в свое время он уже отмотал шестилетний срок. И его должны были отправить на строгий режим. Так было бы лучше. Потому что строгий режим – это бывалые люди, не понаслышке знакомые с понятиями тюремного быта. А в общих хатах, как правило, царит беспредел. Здесь в основном «первоходочники», среди которых немало отмороженных идиотов. Эти предпочитают жить по своим беспредельным законам.
Не успел Родион зайти, как к нему сразу устремился какой-то типчик с пухлыми щеками и маслеными глазками.
– Здравствуйте, – чуть ли не соловьем запел он. – Меня зовут Женя. Давайте знакомиться…
Он протянул Родиону руку.
– Женя – в каком роде, в мужском или женском? – сверкнул взглядом Родион.
Типчик сразу стушевался и живо слинял под нары.
Дешевый трюк, за который Родион мог заплатить большой ценой. Он знал случай, когда к одному новичку подошел такой вот «голубец» из петушиной стаи. Просто подошел и просто предложил сигарету. Новичок, на свою беду, не отказался и тем самым офоршмачился вдоль и поперек.
Спать он ложился в петушином углу. Такие вот жестокие здесь законы. А в «общей» хате эти законы еще и беспредельно жестокие.
Родион застыл посреди камеры как бронзовый монумент Петра Великого – только без коня и с вещами в руках. Ждать пришлось недолго. Откуда ни возьмись перед ним образовались четыре злобных рыла с жадными до поживы глазами.
– Пожрать чо есть? – спросил один.
Просто и прямо. Никаких предисловий. И вежливости ни на грамм. А зачем она нужна, если есть сила? А силы в этом грубияне порядком. Рослый, плечистый, руки длинные, тяжелые.
– И пожрать есть. И покурить. Только не для тебя. На всех не напасешься…
– Эй, ты чо, крутой? – опасливо покосился на него второй.
И этот далеко не хиляк.
– А ты не видишь?
