Во дворе – никого. И ни единой машины. Только поодаль
примостился коммерческий киоск, как и полагается, с поддельной водкой и
просроченными соевыми шоколадками – между прочим, идеальное место для
наблюдательного пункта: во-первых, эти лабазики давно стали неотъемлемой
деталью пейзажа, во-вторых, за шеренгами бутылок можно спрятать любую оптику…
Данил сел за руль, посидел так, не включая мотора. Опять
появилось ощущение зыбкой нереальности, будто откроешь глаза – и нет ни частных
фирм, ни частных сыщиков, хоть никто не подозревает еще, что это, изволите ли
видеть, «застой», и у тебя нет никаких забот, кроме как сидеть на краешке
сиденья, уподобившись сжатой пружине, и – ждать, ждать, ждать…
Но вокруг была нынешняя жизнь, никакой другой не
предвиделось, и его место в этой жизни было насквозь известно…
В Северо-Восточный он поехал самой длинной дорогой, чтобы на
всякий случай провериться насчет возможного хвоста в парочке весьма подходящих
мест.
…Улица Кутеванова, где обитал покойный, была названа в честь
легендарного партизанского командира, в Первую мировую ставшего из землемеров
штабс-капитаном, а в Гражданскую – из штабс-капитанов сущим таежным Наполеоном,
лупившим колчаковцев в этих самых краях. Кутеванов, как и все его воинство, в
политике не разбирался совершенно, о красных имел самое смутное впечатление –
просто настал момент, когда колчаковцы осточертели сибирякам хуже горькой
редьки, и адмиральскую власть скинули повсеместно почти столь же легко, как в
восемнадцатом сковырнули редкие кучки большевиков.
Потом, когда пришел Тухачевский с армией из военнопленного
сброда (куда к будущему позору своему замешался и Ярослав Гашек), сибиряки
сообразили, что хрен редьки не слаще. И взбунтовались по новой. На Дальнем
Востоке, например, тамошний «зеленый Бонапарт» Лубков, талантливо бивший и
семеновцев, и японцев, с приходом красных вновь подался в леса, собрав почти в
полном составе тех же самых орлов, и теперь уже красные долго не могли с ним
ничегошеньки поделать, пока не применили передовой метод, до которого не
додумались в свое время ни Семенов, ни косоглазый генерал Оой, – подослали
в отряд проверенного товарища, и засланный казачок положил Лубкова в спину из
маузера.
Однако Кутеванов предусмотрительно помер своей смертью еще в
двадцать первом, увильнув тем самым от будущих политических разборок. Его
есаулы, с приходом Тухачевского награжденные почетным революционным оружием, в
двадцать втором году поснимали это оружие со стен и вновь подались в тайгу, но
понемногу были выловлены и выбиты чекистами, канув в небытие – однако бюст
Кутеванова до сих пор красовался в запущенном скверике посреди Киржача, где
местные алкаши, народ остроумный, окрестили свой «летний ресторанчик»
«Кутькиным бором». Дом, где месяца три обитал в Шантарске Гашек, снесли еще в
коллективизацию, и теперь на панельной девятиэтажке красовалась
сюрреалистическая мемориальная доска, которую гордо демонстрировали приезжим:
«На этом месте стоял дом, в котором жил Ярослав Гашек»…
Квартира Вадима была, строго говоря, казенная, купленная на
деньги «Интеркрайта». Такова уж «селяви», что любой приличной фирме,
обосновавшейся в большом городе, никак не помешает иметь в собственности
несколько частных квартир. Упаси боже, для самых законных целей – и прибывшего
по делам гостя там гораздо пригляднее и безопаснее разместить, чем в гостинице,
и банкет для означенного гостя можно устроить, и складировать на пару деньков
что-то особо ценное, и разместить филиал офиса. Да наконец, и самому шефу с
особо приближенными лицами есть где «отдохнуть». Но поскольку такая квартира
автоматически попадает в облагаемое диким налогом имущество предприятия, обычно
изворачиваются, как могут, – чаще всего оформляют долгосрочную «ссуду
сотруднику для покупки квартиры» и выправляют все документы на него. Сотрудник,
ясное дело, должен быть верным и надежным. А Вадик при всей его мягкотелости
именно таковым считался, так что эту квартиру на него и оформили. Правда, в
паспорте у него еще стояла прописка с адресом Светкиной квартиры, так что
Клебанов если и докопается, то нескоро.
Вадик здесь и жил последние три месяца (лялька из Киржача
действительно была, но выдержала Вадика лишь полтора месяца), а параллельно
хата служила Данилу явочной квартирой. И Данил совершенно точно знал, что там
не может оказаться ни анаши в серванте, ни левого автомата в шкафу, ни
секретных бумаг в пакете с макаронами. И черного нала там не хранили.
Совершенно чистая хата.
И все же у Вадика забрали ключи. А это могло означать только
одно. Не такие уж лопушистые волчатки в РУОП, чтобы пропустить ключи в описи,
там вообще нет лопухов…
Тот, кто взял ключи, собирался навестить квартиру. Вернее
говоря, наверняка уже навестил ночью. И это был профессионал, можно сказать
заранее. В квартире стояла отличная сигнализация, полностью автономная, на
японском аккумуляторе. Сунься кто непосвященный, она не подняла бы шума и не
пугала бы световыми эффектами, но тотчас же сообщила бы о вторжении в офис
«Интеркрайта», на дежурный пост. А оттуда моментально позвонили бы Данилу.
Конечно, на любую хитрость есть этот, с винтом. Сигнализацию
можно отключить, для этого потребуется сканер размером с дистанционку для
видака – однако в Европах такой потянет на пять тысяч зеленых, и кто попало с
ним гулять не будет. Посему вариантов два: либо Профессионал все же побывал в
квартире, отключив чудо техники и потом включив вновь, либо его там не было, и
вообще никого там не было. Просто, как мычание…
У подъезда – ничего и никого, способных вызвать подозрение.
Идиллия.
Данил еще на первом этаже услышал стеклянный звяк,
продолжавшийся все время, пока он поднимался на пятый, последний. Источник
звяка ему был знаком – это шатеночка из соседней квартиры складывала бутылки в
большущий картонный ящик из-под «Голдстара», служивший временной урной до
вечернего прибытия мусорной машины. Данил поднимался бесшумно, и она его не
заметила, засекла лишь, когда стал доставать из кармана ключи, и они звякнули.
Довольно симпатичная, не расплывшаяся еще ля фам лет тридцати. Торопливо
запахнула халатик, но Данил успел рассмотреть, что вся грудь и шея у нее в
багровых засосах. Если сопоставить это с горой бутылок и тем что ей давно
следовало быть на работе, ребус получался простой, вовсе и не ребус даже.
– Вернулся? – спросил Данил. – Ну и слава
богу.
Лицо у нее было ошалело-счастливым.
Данил с этой парочкой был мимолетно знаком. Поскольку он
несколько раз спускался за почтой в форменных офицерских брюках с красным
кантом, соседи его считали по-прежнему находящимся в боевом строю (а Вадика его
младшим братом, и ни в том ни в другом Данил их не разубеждал, зачем?).
Сами соседи были бюджетниками. Она учительствовала, а он
служил лейтенантом во внутренних войсках и две недели назад отправился в
невеселую командировку, держа курс на Чечню. Такие дела. Теперь, как нетрудно
догадаться, вернулся в целости и сохранности, гулеванил и любил женушку до
упора – простенько и незамысловато живут люди, позавидовать можно…
