Бумаги из архива, понятно, упорхнули – для пущей надежности.
И Кузьмич оказался монопольным обладателем тайны, ничуть не боясь, что
объявятся официальные конкуренты, – подвалила гайдаровщина, и
«Шантаргеология», как многие геологические управления по стране, тихо умирала
без денег, даже не мечтая о новых маршрутах… И одна из старательских артелей
Кузьмича, якобы безуспешно три года искавшая на Беде золото, на самом деле
трудолюбиво копала платину, всплывавшую потом на мировом рынке в качестве
юаровской.
Это была единственная область, куда Данилу не дали хода –
зато отвалили два процента с прибыли. Детали он представлял смутно, сообразив
лишь: полная конспирация вряд ли обеспечивается регулярным сезонным убоем
рабочих. Такое случается лишь в дешевом боевике. Или в местах гораздо более
отдаленных от Транссибирской магистрали. Не зря связи Кузьмича ответвлялись на
Северный Кавказ, а в той артели не числилось ни единого славянина. Вероятнее
всего, платину все эти годы копал некий аксакал с пятеркой сыновей и дюжиной
племянников, повязанных намертво родовым кодексом чести и прочей горской экзотикой.
В том же Дагестане чуть ли не в каждом ауле – своя национальность, даже со
своим языком, который ближайшие соседи уже не понимают…
Он поднял голову. Из кабинета вышел субъект кавказской
национальности, пожилой, но юношески легкий в движениях. Мимолетно кольнув
Данила пытливым взглядом д и р и ж е р а, прошествовал в коридор. Качок
заторопился следом с грозным видом – но пас клиента так бездарно, что Данил,
будь он чужим киллером, успел бы преспокойно положить обоих, да и Жанну в
придачу, бросить ствол посередине и уйти, не особенно даже торопясь.
Данил вошел в кабинет. Друг детства стоял у окна, сунув руки
в карманы, вроде бы безразлично смотрел вниз, но у Данила осталось такое
впечатление, будто спина у шефа как-то нехорошо напряжена.
– Прибыл, – сказал он кратко.
Кузьмич обернулся – излишне резковато, пожалуй. На свои
сорок пять он в общем не выглядел, самое большее – на сороковник, и походил
больше на флегматичного британца. Бог его знает, откуда у правнука
землепашцев-раскольников получилась узкая и породистая английская
физиономия – в Сибири отроду не водилось помещиков, изрядно-таки
улучшивших своей статью породу крепостного российского крестьянства… Впрочем, и
сам Данил не особенно-то походил на кого-нибудь из тех кругломордых, которых
«Мосфильм» упорно пихал в свои эпопеи о крестьянской жизни, прошлой и нынешней.
– Ну, и где ты болтаешься?
– Ивлева убили, – сказал Данил. – Дела такие…
Он докладывал четко и быстро, вычленяя главное, и не мог
отделаться от мысли, что Кузьмича происшедшее ничуть не занимает, что Кузьмич
только и ждет окончания рапорта. А это было более чем странно – если вспомнить,
что год назад шеф гораздо серьезнее отнесся к истории со сцапанным милицией
рядовым охранником, у которого тоже, кстати, обнаружился левый ствол. А по табели
о рангах охранник стоял не в пример ниже покойного Вадима…
– Все?
– Все, – сказал Данил.
Оба так и не присели, стояли посреди кабинета, и со стены на
них сурово пялился «Северный колдун», сверхнордического облика мужик с соколом
на руке, в пронзительно-зеленой ферязи – подлинник Константина Васильева,
обнаруженный Кузьмичом чуть ли не в туалете районного дома культуры где-то под
Тамбовом.
– Все дальнейшие хлопоты повесишь на юристов, –
сказал Кузьмич так, словно отмахивался. – А теперь стой и слушай. Или
слушай сидя, как предпочитаешь… В пятницу, под конец рабочего дня, таможня в
Байкальске вскрыла наш контейнер. С бамбуковыми стульями и прочей дребеденью из
Бангкока – дешевка, мелочь, но до сих пор хорошо идет… В этой поганой
мебелишке, в сиденьях нескольких стульев, обнаружен героин. Примерно полкило.
Тысяч на пятьдесят зелеными. Естественно, шум поднялся страшный, слетелись
сокола из всех серьезных контор, «Интеркрайт-Транспорт» автоматически угодил
под указ двадцать-двенадцать, Бударин приземлился на тридцать суток. К твоей
службе претензий нет. Никаких аварийных выходов на связь предусмотрено не было,
потому что не планировалось подобных ситуаций… Хоменко тоже взяли, продержали
субботу и воскресенье без всяких допросов. Сегодня утром, как только обо всем
узнали ребята Ярчевского, его быстренько выдернули с нажатием соответствующих
кнопок, и он тут же позвонил твоему дежурному. Но с Будариным никакие кнопки не
сработали, что более чем странно. Не так уж слабо мы сидели в Байкальске…
Данил задумчиво кивнул. Президентский указ
двадцать-двенадцать, творчески развивавший кампанию борьбы с организованной
преступностью, предписывал: в подобных случаях в контору согрешившей фирмы
назначается наблюдатель от властей, и, как правило, не один. Естественно, от
серьезных органов с аббревиатурой на три буквы – и тех, чьи буковки менялись по
нынешней моде несколько раз в год, и тех, что пахали без переименований со
времен диктатуры пролетариата. Нечто вроде революционных матросов в
Государственном банке, права и полномочия примерно те же, исключая разве что
расстрел на месте. После этого, как легко догадаться, нормальной плодотворной
работы от подвергшейся такому наезду фирмы ожидать почти что и не приходилось…
– А почему начали с заместителя? – спросил
Данил. – Если уж пошли ковбойские штучки, почему посадили Бударина, а не
Андреева?
– Потому что Андреев взял отпуск и решил слетать на
недельку развеяться в Куала-Джампур, – сказал Кузьмич мертвым, деревянным
голосом. – И билет получился в один конец. Помнишь такую песенку? «Уан вай
тикет…» – Он достал из стола пухлую многоцветную газету импортного облика и
чуть ли не швырнул Данилу: – Английский не забыл? На первой странице. Еще слава
богу, что без фотографий, а то они обожают…
Заголовки выдержаны в крикливо-завлекающем стиле (лет
несколько назад подхваченном и родной прессой): «Русская мафия в
Куала-Джампуре!», «Российские гангстеры осваивают наш рынок?». И тому подобное.
Андреева, начальника байкальского филиала
«Интеркрайт-Транспорт», в прошлую среду взяла полиция, едва он сошел с трапа в
Куала-Джампуре – с пакетиком героина в кармане, и героин весил ровно
десять граммов. Полицейский комиссар с труднопроизносимым в английской
транскрипции имечком остерегается делать конкретные заявления, но отнюдь не
исключает, что мистер Аndreeff привез образец товара будущему партнеру, дабы
злокозненно наладить постоянные поставки…
– Ему же конец, – сказал Данил. – Покойник.
По тамошнему уголовному кодексу автоматически вздергивают уже за четыре грамма,
не то что за десять. Без различия пола и подданства, без всякой оперативной
разработки. Будь ты хоть клинтоновским племянником. В прошлом году они
вздернули-таки Янкеса, хотя за него просил и посол, и конгрессмены…
– Слышал… Что посылай адвоката, что не посылай. Коньяку
хочешь?
Данил мотнул головой: «Нет!» Кузьмич тем не менее распахнул
полированную дверцу бара, вытащил изящную бутылку «Метаксы», набулькал себе в
украшенный цветным стеклом бокал граммов пятьдесят светло-янтарного нектара – и
ахнул одним глотком. Вот это уж на него решительно не походило. Но потом он
сделал нечто еще более нестандартное – оторвал зубами фильтр суперпрестижной
сигаретки, выплюнул его в пепельницу. Сунул сигарету в рот, поднес огонек
зажигалки к разлохмаченному концу. Данил молча ждал, не поддаваясь первым эмоциям.
