– Я, начальник, верю нашей демократической власти.
Загостился я тут, все равно в город на чем-то ехать да где-то ночевать. А у вас
ночевать всего безопаснее – на двери замок, у двери сапог…
Хоменко снял наручники. Есаул натянул рубашку, легкую синюю
куртку, потер запястья, пожал плечами:
– Ну, процессия шагает?
И первым направился к двери, оглядываясь через плечо –
похоже, помнил предостережение Данила и на всякий случай не отдалялся от
Клебанова, чтобы не вышло «попытки к бегству».
– Я уж, простите, на своей машине, – сказал Данил
старлею. – И вот что… Вынужден потребовать, чтобы при нашем разговоре
присутствовал адвокат.
– Бога ради. Если сами найдете. – Две минуты.
– Как хотите. Только я на вашем месте адвоката звать не
стал бы… – Клебанов сделал паузу, несомненно, хорошо рассчитанную. –
Я вам это неофициально говорю, как мужик мужику.
Он смотрел загадочно, с непонятной подначкой. Опять что-то
придумал. Но у Данила не было ни времени, ни желания разгадывать новые ребусы.
Взяв радиотелефон, он набрал номер и, когда после шестого гудка откликнулся
заспанный голос, сказал громко:
– Лев Маркович, голубчик, труба зовет…
…Лев Маркович Хазин, стряпчий Божьей милостью и юридический
прохвост, каких мало, устроился чуть поодаль от стола Клебанова, нахохлившись,
как сонная муха. Любой моментально сказал бы, что шантарское юридическое светило
дремлет сидя и откровенно злится, что его притащили сюда в два часа ночи – но
так решить могли только те, кто Леву не знал близко. В самом деле он был свеж и
готов к действию, как граната с выдернутой чекой – да к тому же успел
подсчитать сверхурочные, положенные ему за подобные вызовы в неурочный час. А
от такой суммы любой пришел бы в самое радужное настроение.
– Итак… – сказал Клебанов, задумчиво вертя в руках
авторучку. – Вариантов у нас два. Либо мы с началом рабочего дня проводим
допрос подозреваемого…
Лева мгновенно ожил:
– Не будете ли вы столь любезны изложить аргументы,
позволяющие перевести моего клиента в категорию «подозреваемых»?
– Будем считать, я оговорился, – сказал Клебанов с
редкой для него сговорчивостью. – Либо мы с началом рабочего дня проводим
допрос гражданина Черского как с в и д е т е л я, либо будем считать, что
гражданин Черский добровольно пожелал дать письменные показания…
– Допросы в ночное время…
– Я же сказал – это не допрос. Гражданин Черский в
любой момент может покинуть это здание. Следите, пожалуйста, за моей мыслью
внимательнее – я просто хочу сказать, что гражданин Черский добровольно пожелал
дать п и с ь м е н н ы е показания как по делу, в котором проходит свидетелем,
так и по фактам, связанным с задержанием нами гражданина Шимко…
Лева открыл было рот, но Данил остановил его взглядом.
Кажется, он догадался, в чем сок: старлей недвусмысленно дал понять, что хочет
наклеить на Есаула как можно больше официальных бумажек, закреплявших чернявого
на нарах словно якоря. Будь старлей ссученным, он так себя не вел бы. Но Данилу
Есаул нужнее на свободе… или нет? Ситуация… Если Есаул прикорнет на нарах
подольше, есть шанс передать его Георгину. А на свободе лови его потом…
Клебанов, словно бы помогая ему, спросил:
– По-моему, вы хотели заявить, что гражданин Шимко
проник в квартиру, принадлежащую покойному гражданину Ивлеву?
Данил решился:
– Вот именно. Проник. То, что американцы называют
«бэрглэри». Мы, знаете ли, собрались помянуть усопшего, и тут с помощью
неизвестно как оказавшихся у него ключей гражданин Шимко самым нахальным
образом проник в квартиру. Мы, как добропорядочные граждане, немедленно повезли
его в районное отделение милиции, но по дороге пришлось заехать на мою дачу, чтобы
забрать рацию, которую я там оставил.
Клебанов быстро писал. Вообще-то он мог задать массу ехидных
вопросов, спросить хотя бы, как случилось, что по дороге от квартиры Вадима до
дачи они миновали целых три райотдела милиции – но не спросил. Значит, Данил
угадал, и Есаул старлею необходим как украшение коллекции…
– Напишите здесь…
– «С моих слов записано верно», – подхватил
Данил. – В самом деле, верно, что и удостоверяю… С этим нахальным
вторжением все?
– Все, – Клебанов положил перед собой чистый лист. –
Благодарю вас.
– Ну, а в свидетели чего я затесался?
– Вы сегодня посещали гражданку Светлану Викторовну
Глаголеву?
– Посещал, – сказал Данил почти сразу же, вновь
ощутив знакомое неудобство под ложечкой.
– Сообщили о смерти бывшего мужа?
– Да.
– В интимные отношения не вступали?
– Не вступал, – сказал Данил, вновь тормознув
взглядом Леву.
– Когда вы покинули квартиру гражданки Глаголевой?
– Примерно в десять утра.
– Куда поехали потом?
– На Кутеванова, в квартиру Ивлева.
– Долго там пробыли?
– Минут сорок.
– Кто-нибудь вас видел, когда входили?
– Соседка из четырнадцатой. Фамилии не знаю, зовут
Катей.
– Куда направились потом?
– На Чкалова, в офис «Интеркрайта». Туда я приехал
около одиннадцати и безвылазно пребывал примерно до половины шестого, что может
подтвердить масса свидетелей – начиная от Лалетина и кончая охранниками.
– А кроме Кати, кто-нибудь может подтвердить, что вы с…
ну скажем, с десяти пятнадцати до десяти сорока пяти находились в квартире на
Кутеванова?
– Вряд ли, – взвешивая каждое слово, сказал
Данил. – Да и Катя может подтвердить одно: в квартиру я вошел… Возможно
она слышала, как я там крутил музыку… Но в квартире со мной не было ни Кати, ни
кого другого…
– В каких отношениях вы находились с гражданкой
Глаголевой?
– Н а х о д и л с я? – спросил Данил
медленно. – В прошедшем времени?
– Так в каких отношениях?
– В дружеских.
– А спать с ней вам не случалось?
– Случалось. Но потом перестало… случаться.
– Вы ее не ревновали?
– И не думал. Есть женщины, которых никогда не придет в
голову ревновать.
– Она вам не показалась чем-то обеспокоенной?
Встревоженной?
– Она в жизни не беспокоилась и не тревожилась, –
сказал Данил. – Не та натура.
– Вы многих ее знакомых знаете?
– Трудно сказать…
– Этого?
Клебанов продемонстрировал ему большой черно-белый снимок –
мосье Хилкевич, выходящий из подъезда. Не нужно даже ломать голову, прикидывая,
с какой точки снято, все и так ясно – «Кинг-Конг»…
