Была, разумеется, подстраховка. При таком повороте он должен
был вызвать совершенно неизвестного ему «Егеря» и произнести условленную фразу.
И представления не имел, что за механизм приведет этим в действие, какие силы
будут задействованы и каким образом затушевано случившееся. Но знал одно – в
этом случае друг Ванюша не получит ни процентов с дела, ни обещанной помощи.
Чем бы ни был вызван провал, налетом или аварией, независимо от финала это
станет в а ш и м провалом. Таковы условия игры.
А потому за эти несколько часов, проведенные в сторожке
склада наедине с рацией, он выкурил две свои обычные суточные нормы и выхлестал
чуть ли не чайник кофе, так что во рту воцарился устойчивый вкус сухого веника,
а сердце уже не раз трепыхалось так, словно теряло вдруг опору и зависало на
тонкой ниточке. Т а к о г о в его жизни еще не было, хоть он и считал прежде,
что привык ко всему. Но он ни к кому не питал злости – в конце концов, никто не
втягивал силой в эти игры, выбор делаешь сам, и некого потом винить…
Чем ближе к Лиде продвигался «Удав», тем беспокойнее
становилось на душе, хотя по логике вроде бы полагалось наоборот. Сунув рацию в
карман, он выходил под темнеющее вечернее небо и, стараясь двигаться медленнее,
прохаживался вокруг крохотного кирпичного строеньица с широким окном, отрешенно
блуждая взглядом по окаймлявшим периметр складам с пристроенными к широким
воротам навесами, желтому болгарскому автопогрузчику, возвышавшемуся в самом
центре складской территории бараку со стенами из высоченных металлических
прутьев и сплошной крышей, гирляндам прожекторов на высоких стойках, уходящим
вдаль рельсам. Здоровенная чепрачная овчарка, хорошо его знавшая, бесшумно
бродила поодаль, нервничая от общего настороженного настроения, – собаки
прекрасно улавливают такие вещи. Его ребята, торчавшие там и сям, внешней
нервозности не проявляли, но прекрасно знали, что шеф самолично руководит
такими операциями лишь в исключительных случаях…
Когда «Удава» и склад разделяли лишь километров двадцать,
поблизости послышалось приближавшееся урчанье моторов, и к воротам подъехали
три трехосных «ЗИЛка» – блекло-зеленые фургоны с выпуклыми крышами, военные
номера. Кондрат вышел через проходную, перебросился с ними парой слов,
распахнул железные створки. Машины гуськом проехали внутрь, остановились у
барака. Из кабины передней выпрыгнул худой чернявый майор с мотострелковыми
эмблемами на воротнике тужурки, нарукавной нашивкой российской армии и
сюрреалистическим набором на фуражке – старая кокарда с красной звездой плюс
двуглавый орел. Данил пошел навстречу, чувствуя в спине азартно-тревожную дрожь
– если это группа захвата, самый удобный случай…
Обошлось. Майор, молча кивнув, предъявил половинку
однодолларовой купюры. Данил достал свою. Половинки сложились в единое целое,
номера на каждой соответствовали. Из последнего фургона выпрыгнули солдаты, с
дюжину, все с переброшенными через плечо АКС-74. Расположились кучкой, не
отходя далеко от машин, вспыхнули огоньки сигарет. По неким неуловимым
признакам – как старый моряк чувствует грядущее ухудшение погоды по невидимым
для профана изменениям в небесной лазури – Данил определил: эта компания, хотя
и обращается с оружием уверенно-небрежно – не военные. И майор – ряженый, к
тужурке не привык, когда прятал свою половинку доллара, руки невольно дернулись
так, словно хотели нырнуть в косые карманы гражданской куртки… Ну, это их
проблемы. Главное, документы у них должны быть железными…
– Все в порядке? – спросил майор вежливости ради.
Данил молча кивнул. Говорить было совершенно не о чем, и он
отошел, направился к узким прямоугольным железным воротам, навешенным над
тянувшимися во двор рельсами. Рация сухо сообщила:
– «Удав». Горка.
Он встрепенулся, поманил Степашу, и оба стояли, глядя в
затухающую даль. Подошел майор, тоже уставился в ту сторону, где едва виднелась
золотистая полоска заката, придавленная к земле тяжелеющим мраком. Мрак начал
приобретать четкогеометрические очертания, послышался тягучий скрежет стали о
сталь – из темноты показался товарный вагон, под утихающий визг колес
остановился метрах в двадцати от ворот. За ним виднелись цистерна и второй
вагон.
Степаша распахнул ворота, и Данил быстрыми шагами направился
туда, зная, что оказался под прицелом нескольких автоматов. Не доходя метров
пяти, он остановился, трижды махнул над головой руками, то разводя их, то
скрещивая, крикнул:
– Синий свет!
По гравию, которым усыпана колея, захрустели торопливые
шаги, и из темноты вынырнул старый знакомый, Януш Орлич собственной персоной, в
пятнистом комбинезоне натовского образца, с колотившимся о бедро красивым и
надежным польским П-63, изобретенным некогда для охраны локаторных станций.
– Ну, мать твою, – сказал Данил севшим
голосом. – Никогда не думал, что так тебе обрадуюсь, убек
[18]
хренов…
– А кто бы так радовался при виде москаля… Хоть ты и не
совсем москаль, к вашей чести, пан Черский… – Януш пожал ему руку,
обернулся и свистнул в три пальца.
Из вагонов посыпались его хлопцы. Степаша уже закрепил трос,
включил лебедку, и вагоны с цистерной неторопливо поползли в ворота. Машины,
выстроившись в шеренгу, подползали задним ходом к бетонированному откосу, туда
же подтягивались и снявшие автоматы «солдатики».
– Все нормально? – для порядка спросил Данил.
– Нормальнее некуда.
Данил взобрался к люку цистерны, ножницами для металла
состриг четыре пломбы и предусмотрительно спрятал их в карман. Поднатужился,
откинул тяжелую крышку, посветил внутрь фонариком. Примерно половину объема
цистерны занимали черные пластиковые мешки в рост человека – на Западе в
таких возят мусор. Он попытался прикинуть, сколько здесь баксов, хотя бы
приблизительно, если в самых мелких купюрах, а заодно исчислить свой процент,
чисто автоматически, но времени на такие глупости сейчас не было, и он спрыгнул
на бетон, кивнул «майору»:
– Начнем, пожалуй?
Цепочка выстроилась мгновенно. Работали так, как сроду никто
и никогда не трудился при социализме – да и при капитализме тоже. Мешки, туго
набитые, но довольно легкие, прогибавшиеся, когда их хватали поперек,
укладывали в три штабеля у фургонов, поровну в рядках, чтобы легче было
подсчитать. Прожектора с двух ближайших кронштейнов освещали сцену, почти бесшумное
мельтешение людей в военной форме, в пятнистом ненашенском камуфляже, в
штатском. Все остальные не горели, где-то у ворот бдительно погавкивала
овчарка. Метались черные тени, ломаясь на неровностях и изгибах, холодный
синеватый свет заливал четко ограниченное пространство, за пределами коего,
казалось порой, ничего и не существует, и все это напоминало зыбкий сон.
Данил так и не понял – то ли мешок был заранее подпорот, то
ли один из грузчиков, руководствуясь некой отметкой на черно-блескучем пластике,
украдкой распорол его. Просто он знал, что в один прекрасный миг последует
«обманка» – и потому, едва из мешка волной хлынули на бетон продолговатые
картонные упаковки, выругался во весь голос, притворяясь, что и для него это
досадное происшествие – сущая неожиданность, нарушившая отлаженный ритм.
Поодаль заматерился «майор».
