– Кто?
Голос был тихий, женский и определенно испуганный.
– Бурлаченко Марина Николаевна здесь живет? –
светски спросил Данил.
– Что вам нужно?
– Я звонил вам в музей, сказали, вы на больничном… Вам
привет передавала Юлия Озеровская, – и добавил чистую правду: – Я два часа
назад прилетел, из аэропорта к вам…
Так оно и было. Хоменко вихрем помчал его в древний городок
Курчум, лежавший за сто двадцать километров от Байкальска и принадлежавший уже
Шантарской области. А оттуда четырежды в день летали в Шантарск самолеты, так
что дальше было совсем просто. Он заглянул лишь в контору, выяснил мимоходом,
что никаких наездов в его отсутствие не происходило, а Кузьмич пребывает на
заседании областной думы, отдал пару бытовых распоряжений и занялся этой самой
Бурлаченко, числившейся первой в недлинном списке шантарских связей Юлии…
– Я сейчас позвоню в милицию…
«Интересно», – подумал Данил. И сказал:
– Да зачем же в милицию? Я ж не зверь какой, привет вам
передать пришел…
За дверью то ли всхлипнули, то ли засмеялись:
– Опять?
«О-ба! – сказал себе Данил. – Был уже кто-то?!»
Что делать? Показать удостоверение, отнятое у «Логуна»? Не
те нынче времена, чтобы обыватели покорно обмирали при виде одной лишь обложки
с золотым тиснением, наверняка попросит показать в раскрытом виде, а как
покажешь?
– Вас что, обидел кто-то? – спросил он. –
Потому и дверь срочно навесили?
– Я сейчас позвоню…
– Позвоните, – сказал Данил. – Это идея. Я
вам даже дам телефончик, можете проверить по книге, если есть у вас книга… Там,
правда, другой райотдел, не ваш, но все равно милиция, правда? Спросите
капитана Мазуркевича, скажете, что с вами хочет поговорить некто Черский, и он
вам объяснит, что человек я вполне приличный, не какой-то там сексуальный
маньяк Щекотало…
– Какой Черский? Из «Интеркрайта»?
– Ага, – сказал он. – У меня даже документ
есть. Хотите посмотреть?
Достал удостоверение, открыл и поднес поближе к глазку.
Распахнулась соседняя дверь, выглянула бабенка средних лет со склочной
физиономией. Данил без промедления повернулся к ней, оскалился, щелкнул зубами
и тихонько рявкнул:
– Гам!!!
Лязгнул замок, железная дверь чуть приоткрылась,
удерживаемая цепочкой. Соседка-склочница уже захлопнула свою и сейчас, судя по
звукам, запирала на все засовы.
На Данила уставилось из образовавшейся щели невероятно
грозное оружие – немецкий красно-зеленый баллончик «Антилог» с перцовым
экстрактом. Он, не выдержав, откровенно фыркнул, спрягал удостоверение в
нагрудный карман, сказал:
– Только не стреляйте, ладно? Я как раз без
бронежилета, надо же…
Но тут же перестал ухмыляться. Молодая женщина, угрожавшая
ему баллончиком, была, в общем, симпатичная – светлые пушистые волосы, серые
большие глаза. Однако на лице, хоть и искусно подретушированном косметикой,
застыла словно бы маска – страх, тоска, боль… Синяк над правой бровью запудрен
и замазан, но фиксируется сразу.
– Когда вы видели Юлию? Где?
– Каюсь, – сказал Данил. – Я ее вообще не
видел. Я иногда вру, такая работа, уж не посетуйте.
– Наслышана…
– Да? А от кого?
– От всех сразу…
– Может, мы все-таки поговорим? – мягко спросил
Данил. – Я вас не собираюсь обижать, честное слово, иначе давно выскочил
бы у меня из-за спины какой-нибудь балбес, перекусил бы в два счета вашу
цепочку ножницами для металла… Вы – Марина Бурлаченко?
– Я.
– Впустите?
– О чем нам говорить?
– Давайте попробуем, может, и найдем точки
соприкосновения. Чего не бывает на свете… А захотите выгнать, выгоняйте, я тут
же и пойду себе… Нет, позвоните Мазуркевичу, в самом-то деле?
К его удивлению, Марина сняла цепочку и чуть отступила.
Данил прошел в комнату, быстро огляделся. Книг изрядно, телевизор работает
(«Шарп»? Неплохо для бюджетницы), а в остальном – стандартное обиталище не
избалованной деньгами, особенно в последние годы, гуманитарной интеллигентки.
Большой коричневый чемодан у стола, крышка закрыта, но замки не защелкнуты.
Никаких признаков обитания в квартире мужчины либо детей.
– Уезжаете? – спросил он непринужденно. Увидел
пепельницу с кучей окурков и вытащил сигареты, глянул вопросительно.
– Да курите…
Данил щелкнул зажигалкой, глядя на собеседницу поверх
пламени. Положительно, красивая баба, особенно в тугих джинсах и синей летней
маечке, под которой ничего больше не наблюдается. Левая рука забинтована, бинт
охвачен сетчатой повязкой.
– Уезжаете? – повторил он, кивнув на чемодан.
– Только не знаю куда… – Она повертела баллончик,
словно удивляясь, как эта штука оказалась у нее в руках, отставила и потянулась
к сигаретам. – И выходить страшно…
– Что они от вас хотели?
– А вы?
– Давайте сначала определимся, ладно? – сказал
Данил. – Я о вас знаю только, что вы подруга Юлии. И работаете в музее.
Все. А вот вы обо мне, как выразились, «наслышаны» – и, что меня определенно
радует, слышали не одно плохое, иначе дверь ни за что не открыли бы… Знаете,
откуда я?
– Да.
– Ну так вот, у нас случилась чрезвычайно склочная
история, как-то незаметно обросшая трупами и загадками прямо-таки в
геометрической прогрессии. И обернулось так, что мы, признаться, сторона
пассивная, нам эту историю навязали, а потому я обязан из кожи вон вывернуться.
И привела дорожка к живущей ныне в Москве Юлии Озеровской, оказавшейся вашей
подружкой еще со студенчества… Вот я и пришел. Пугать я вас ничем не собираюсь,
а вот помочь, право же, могу, – он говорил как мог мягче и убедительнее,
боясь, что она сорвется в истерику. – Поговорим?
– Боже ж мой, во что они меня втравили… – это было
произнесено на всхлипе, но видимых слез, к счастью, не последовало.
– Кто? Юлия?
– И она тоже… Слушайте, а вы можете меня куда-нибудь
увезти?
– В два счета, – сказал Данил.
– Нет у меня надежды на милицию… Хоть и обещали…
– Да, это ж не Америка с ее программой защиты
свидетелей, – сказал Данил. – Вы, значит, меня совершенно не боитесь…
Ну просто прекрасно. У меня там машины, а в машинах орлы, так что кончились все
ваши неприятности, я вам гарантирую. Вот только, уж простите, вынужден сказать
чрезвычайно пошлую фразу, затрепанную дешевыми романами – мне бы в обмен полную
откровенность…
– Вы виделись с Юлией?
Данил прикинул и рискнул:
