Я пролежал в камнях ещё часа три, едва удерживаясь от соблазна пойти и бросить камень на сигналку, чисто из хулиганских побуждений, как пишут в милицейских протоколах. И ещё, от тайной зависти и мести — надо же, у них всё есть, вертолёты, катера и водолазы, а здесь стравили последний баллон, и я нынче уже не попаду на дно озера, чтоб рассмотреть колонну. Если там орнамент — своеобразное письмо, язык, зашифрованная информация, тогда было бы открытие мирового значения…
Кинуть камень, перебить тончайшую проволоку, чтоб взлетели ракеты и начался переполох — пусть побегают!
И пожалуй, уговорил бы себя, но кто-то меня опередил: вдруг по всему фронту и почти разом взметнулось и повисло на парашютиках десятка три ракет — светло стало, как днём! Секунду спустя короткими очередями ударил автомат, и в воздухе запел рикошет: по земле стреляли! Не вверх для острастки, а на убой, на поражение, если подвернёшься! Потом рыкнула электростанция, включился прожектор и немного позже ещё один, на катере. Лучи забегали по скалам и склонам гор, и несколько человек под их прикрытием побежали веером в разные стороны.
Я выбрался из укрытия и, пригибаясь, наугад побежал в сторону логова. Риск наткнуться в темноте на глыбу или сломать ногу на курумниках был большой, но ещё больший — попасть в руки искателей. Видно, беспокоят и нападают на них уже не первый раз, поэтому они действуют наступательно и агрессивно. Схватят тут, да ещё с кольтом, не отвертеться, все чужие грехи спишут на меня.
Промчался я метров триста без передышки и даже не оступился ни разу — везёт! В распадке, у леска, где ночевал когда-то, сел за камень и прислушался: кажется, отстали, только прожекторы всё ещё рыщут по гряде, достают до склонов Манараги за рекой. Слышатся отдалённые голоса. Прошло минуты три, я отдышался, встал на ноги и неожиданно услышал шорох ног по гравию, близкий и отчётливый — пять метров от меня! Осторожно вынул пистолет, снял с предохранителя: подойдёт ещё ближе, стреляю перед его лицом, вспышка ослепит — успею отскочить в сторону…
Невидимый человек остановился, несколько раз шумно выдохнул, восстанавливая дыхание и замер — выслушивал! Кажется, тревога в лагере кончилась, прожекторы выключили, затем с шипением взлетела белая ракета, может, отбой, а может сигнал возвращения тем, кто преследовал нарушителей спокойствия.
Человек переступил на месте, и раздался характерный щелчок автоматного предохранителя. Думал, сейчас пойдёт к лагерю, однако он потоптался ещё немного и двинул в обратную сторону от него — распадком вниз к моему логову. Подмывало отпустить его немного и пойти следом, но в темноте это было опасно: услышит, остановится и сам наткнёшься на него. Я выждал больше часа и когда начало светать, направился к себе. Кто он был, этот сигнальщик? Конкурент тем военным ребятам, прилетевшим искать сокровища? Или одиночка, эдакий партизан, сильный и смелый человек, отважившийся дразнить зверя?
И не он ли палил по мне в первую экспедицию?
События раскручивались так быстро, что я опять переставал понимать, что происходит возле Манараги. Кто здесь добрый дух, и кто злой. Даже со снежным человеком было легче, по крайней мере, было ясно, что он хочет. А тут из небытия вдруг появлялись всё новые и новые действующие лица! Такой человек, как этот партизан, мог запросто выпустить воздух из баллона, и если это так, то кто он мне, враг или друг?
Полез бы сегодня в озеро и вляпался!
А из каких побуждений устроил искателям иллюминацию? Развлекался? Ради чего он рискует своей жизнью? Что если он чей-то охранник, оставленный здесь, чтоб присматривать за порядком и удалять из пределов Манараги всех чужих?
Или он тоже из племени гоев? В таком случае, почему действует по-бандитски?
И что хотела танцующая на камнях? Предупреждала, чтоб я не нырял с маленьким запасом воздуха? Может, сказать хотела, что баллон мой разрядили? Или сама открутила вентиль, из хулиганства, потому и не дождалась, исчезла, когда я вынырнул…
Возле логова я простоял ещё полчаса — вроде бы тихо, место никто не занял, однако когда забрался в грот и, не включая фонарика, пополз к своей постели, рука наткнулась на предмет, которого здесь быть не могло — длинную, овальную рукоятку. Света можно было не включать, этот молоток я знал на ощупь — тот самый, подаренный Толей Стрельниковым в качестве талисмана и утерянный потом в грозу на Манараге!
И всё-таки нашарил фонарик в изголовье, включил и осветил логово — никого…
Начинались чудеса возвращения утраченного! Скажем, не очень приятные, ибо появление молотка — знак, что за мной давно следят, и тот, кто вернул талисман, отлично знает, где я обитаю. Но зачем, с какой целью? Опять какое-нибудь предупреждение? Хотят предостеречь от неприятностей? Или напротив, подтолкнуть к ним?
Единственное, в чём я был уверен — молоток подбросила танцующая на камнях. А кто ещё видел меня возле логова? Не этот же питекантроп, утративший речь и разум…
Я настолько привык к одинокой, вольготной жизни, что разжигал костры днём и ночью. Теперь вдруг подумал, по прямой до озера чуть больше двух километров, и хоть логово прикрыто скалами с одной стороны, не учуют ли дыма, не заметят ли свечения огня наблюдатели? Ночью из лагеря не выйдут, это точно, но днём могут выслать группу и проверить, если засекут. Сомневался всего минуты две, потом плюнул, ушёл за фонтан и развёл огонь: голод был сильнее чувства опасности, да и всё равно, есть сырую рыбу не смог бы.
Вчера снежный человек меня удивил, опустошив целый котелок, а сегодня я сварил столько же, полагая оставить на завтрак. Но достал фляжку, налил сто пятьдесят, чтоб снять остатки стресса, и умял всё. Эффект получился обратный, водка обострила чувства, и я уснул с мыслью, что всё равно придётся уйти отсюда, хотя бы на то время, пока команда искателей не закончит своего сезона и не уедет.
А проснулся через три часа с чувством тревоги и желания бежать. Ничего особенного, на первый взгляд, не произошло, кругом тихо, никого не видать, разве что над Манарагой висит грозовая туча. Вместо завтрака я попил воды и пошёл на свой наблюдательный пост.
Рабочий день был в разгаре, штандарт трепетал на флагштоке, катер стоял на середине озера, негромко тарахтел, значит, водолаз спустился на дно. В лагере оставались два охранника, даже днём вооружённые автоматами, и ещё трое болтались на резиновой лодке с мотором неподалёку от судна, дул ветер, и по озеру гнало волну. Видимо, кладоискательство было делом рутинным, довольно скучным и напоминало рыбалку, когда вообще не клюёт. Люди слонялись по палубе или сидели на бортах, свесив ноги. Создавалось впечатление, будто у них трудится только один водолаз.
Я пролежал в развале четыре часа и картинка не сменилась, ничего не происходило, если не считать, что охранники сходили к лесу за дровами, растопили большую железную печь, стоящую под брезентовым навесом и стали готовить обед. Запахов я не слышат, но воображение работало — кажется, варили мой любимый гороховый суп в двухведёрном котле и жарили котлеты…
