Заимка
А ещё через два часа, когда голос стихии замер и сузившееся, упавшее вниз метров на пятнадцать озеро успокоилось, я пришёл в логово, сжёг стенгазету искателей, оставив себе лишь репродукцию «Валькирии», штандарт и остатки мешка из-под сахарного песка, предварительно высыпав его в фонтан (говорила бабушка, не трогай ничего на пожаре, добра не принесёт!). Короче, уничтожил все вещдоки и налегке (даже волчью безрукавку не взял, о чём потом жалел, ночуя без костров), бежал от Манараги вверх, через хребет, из Европы в Азию, а точнее, в Сибирь, поскольку над Уралом закружилось одновременно несколько военных самолётов и вертолётов, высаживающих десант. Тут началась войсковая операция, которую много позже, в Чечне, назовут просто и ёмко — зачистка.
Надо было уйти как можно дальше от места трагических событий, чтоб не угодить под горячую руку. Похоже, власти восприняли их не просто стихией, непреодолимой силой природы, а крупной рукотворной диверсией против искателей сокровищ. Иначе бы с чего в пустынные горы Приполярного Урала выбросили парашютистов-десантников и внутренние войска с боевыми патронами? Через год, весной, я сам находил солдатские привалы со стреляными гильзами (развлекались ребята, стреляли в цель), и от тех же егерей слышал, что окрестности Манараги до самого перевала прочёсывали несколько дней, но поймали только нескольких бичей-серогонов, трёх туристов-байдарочников и устроили повальный обыск на какой-то метеостанции в горах.
Пока бежал, сто раз поблагодарил судьбу, что привела меня служить в ОМСБОН и потом в уголовный розыск: я отлично знал тактику действий внутренних войск по поиску и ликвидации диверсионных формирований и методику розыска преступников в лесных районах, поэтому никогда не выходил на тропы и лесовозные дороги, не шёл вдоль ручьёв и рек, не ночевал с костром, даже если мёрз, и особенно аккуратно обходил стороной всех встречных-поперечных и всякое человеческое жильё, независимо, есть там кто или нет. Попадать в плен мне было нельзя ни в коем случае. Ладно, в кармане кольт без разрешения, его в любой момент скинуть можно. А вот если попаду к комитетчикам и они начнут меня крутить, вспомнив как я Гоя-Бояринова отпустил, и теперь нахожусь в местах, где он вроде бы должен обитать, вот тут мне уже не отвертеться. Всё это косвенные улики, указывающие, что я нахожусь в некой связке с диверсантами, устроившими пожар и потопление катера с людьми. Посадить не посадят, доказать причастность невозможно, зато на нарах попарюсь год-другой…
Два дня я как заяц бежал в гору, тараторя про себя слова студенческой песенки:
Перевалив через Урал,
Прощай Европа! Я удрал
В далёкую страну Хамардабан.
На третий день я перевалил хребет и пошёл шагом. Признаков присутствия здесь военных не было, последний секрет я обошёл на водоразделе, там хлопцы слушали музыку по радиостанции Р-105, пела София Ротару. И всё-таки ещё один день я двигался как «зелёный берет» и в попавшуюся мне охотничью избушку заходить даже не стал, хотя там могли быть какие-то продукты.
На сибирской стороне Урала дичи было много больше, несколько лосей спугнул, медведя с черники поднял — можно было стрелять, но не стал: рука отвыкла от оружия, в голову попасть трудно, а по корпусу — опять получится как со снежным человеком…
И когда ушёл от хребта порядочно, всё-таки вышел на тропу со старыми затёсами и рано утром застрелил глухаря на песчаной высыпке. После чего убежал за несколько километров в сторону и там от двухмесячного недоедания дорвался — сварил и съел за один раз четырехкилограммовую птицу! Одичание шло успешно, ещё немного, и начну обрастать шерстью. Ведь съел — и ничего не случилось, лежал полдня и переваривал, как удав: вспоминал произошедшее возле Манараги и снова охватывался ознобом.
Да, сжечь лагерь гои могли вполне, не знаю, с помощью чего — какой-нибудь радиоуправляемой штуки, возможно, каким-то образом рассчитали воздействие грозы, одним словом, могли. Но в то, что они устроили воронку на озере, поверить было трудно. Я слышал, что такое бывает в карстовых озёрах и без всякого вмешательства человека: от частых дождей накопилась критическая масса воды и открыла своеобразный подземный клапан.
Неужели всё-таки они потопили катер, сделав два серьёзных предупреждения? Если так, то клапан этот находится в руках гоев и они могут вообще спустить всё озеро, и тогда бы обнажилось всё, что лежит на дне, в том числе, материальные остатки доледниковой цивилизации…
Но ведь в этом ГУПРУДе работают специалисты разных профилей, и они наверняка изучали, исследовали гидрогеологические условия, знают о подземной реке. Если было бы легко сбросить воду, давно бы сбросили и не рисковали с водолазными работами…
А если таковое невозможно, значит всё-таки естественный сброс…
Но почему тогда уровень воды не колебался? Фонтан возле логова почти иссяк по явному сезонному циклу, а в озере не было никаких изменений…
Откуда моему деду было известно, что к озеру (или из него) текут подземные реки, по которым валёк заходит глотать своё золото? Легенда легендой, но откуда? Нырнуть без акваланга в ледяной воде можно метра на три, вот они и ныряли возле берега с Олешкой, а на середине, где был эпицентр воронки, больше ста!
А ведь именно там, в центре, вытекает эта незримая река!
Помучив себя постоянными неразрешимыми вопросами, я отправился искать место, где бы отсидеться две — три недели, пока на Манараге не утихнут страсти и не закончится активный поиск.
Никакой карты, даже Олешкиных каракулей, на Зауралье у меня не было, ориентировался по солнцу, компасу да по горам, оставшимися за спиной. Вообще, это странное состояние: идёшь от Урала целый день на восток, оглянешься вечером, а он всё равно рядом, будто ты и с места не сошёл, и горы стали ещё выше.
На реку я выбрался после двух дней блуждания по предгорьям, причём открылась она внезапно, с высокого берега, будто с самолёта увидел. Глубокая вода блестит внизу, давно некошеные пойменные луга, буйные травы, и синяя тайга, на сколько глаз берёт, разве что старый горельник немного подпортил картину, чёрные остовы кедров торчат за речным изгибом.
Век бы здесь прожить, коль было бы две жизни…
Я переночевал тут же, на яру, возле сибирской нодьи, утром восход встретил, солнце огромное, телескопов не нужно, пятна, будто материки, отрисованы, человеческий лик проглядывает, с поверхности исходят космы света — ну точно, волосы, борода — Ярило, каким его рисовали в древности! И волнение, ничуть не меньше, чем при восходе на Манараге. Решил остаться здесь, однако пошёл места разведать и ниже на семьдесят метров по тому же яру чуть грудью о прясло не ударился — жильё человеческое!
Рубленный домик под замшелой крышей из дранки, окнами на воду, избушка хозяйственная и только всё кипреем заросло под застрехи — нога человеческая не ступала, поди, лет двадцать. И при этом в огороженной леваде стоят толстенные пчелиные колоды и пчёлы ещё вьются возле круглых летков!
