— Что это за жила?
— Водяная мельница! Только вместо воды — кровь, а колесо не совсем колесо. Бурав, ну или коловорот. Иссякает жила, останавливается колесо… Вихревая энергия, с вращением по спирали.
Я продолжал смотреть ему в лицо, и он вдруг поднял глаза, но всё равно уставился мне в переносицу.
— А помнишь, в детстве?.. Летишь с горы, и замирает душа. Или глянешь с кручи вниз! А помнишь сны, когда летаешь? Поднимаешься без крыльев так высоко, что посмотришь сверху, и закрутится, завертится вихрь под ложечкой. Страшно и сладко… Но это лишь детское ощущение клаврата. Потом человек взрослеет, перестаёт восхищаться высотой, глубиной, пространством и не летает во сне. Солнечное сплетение — орган чувств гармонии мира, познания божественного. — Он помолчал, вдруг чем-то удручённый и добавил с прежней жёсткостью. — Как известно, органы и железы, не востребованные организмом, прекращают функционировать и превращаются в рудименты. Теперь их в человеке больше, чем живых органов. Девяносто семь процентов мозга уже рудимент!
Он вспыхнул на миг, от негодования загорелись глаза, и тут же увял, обмяк, словно тряпка — почудилось, всхлипнул!
Я не знал, что сказать ему в утешение, потому спросил, о чём думал:
— И ты теперь добровольно идёшь в Мир Мёртвых?
— Нет, с радостью! — оживился стражник. — Меня поведёт Валкария! Она придёт и скажет — я выбираю тебя, витязь, встань и ступай за мной! И покроет мою голову плащом… Да, она может произнести и другие слова, я не знаю, как всё это происходит. Никто из живых не знает… И ещё скажет, смотри под ноги, чтобы случайно не запомнить обратного пути. Я пойду по её следам! А две белые Дары понесут мой меч. Валкария проведёт сквозь восьмые двери и там сдёрнет плащ с моей головы. И тогда Дары снимут с меня одежды и погрузят тело в источник с мёртвой водой, а потом — с живой. Раны мои затянутся, волосы снова станут русыми, а Валкария примет меня, как новорождённого, в свой тёмно-синий плащ. И отведёт меня на ложе, и подаст золотой гребень….
Стражник опять замолчал, чем-то вдруг расстроенный и озабоченный, заёрзал, приподнялся на руках.
— Ты ничего не слышишь?
— Нет.
— Показалось… Она не даст мне золотого гребня, и я никогда не расчешу её волосы.
— Почему?
— Потому что я пришёл сюда сам. Потому что мне отказано!.. Но я не верю, нет! Эта старуха обманула! И Валкария обязательно придёт!
— А кто это — Валкария?
Теперь он замолчал надолго, и я наконец понял что он не всхлипывает, а похожий на плач звук идёт откуда-то сверху.
Пользуясь тем, что стражник молчит, я отступил в сторону двери, через которую мы проникли сюда, нащупал стену и держась за неё рукой, прошёл в одну сторону, затем, в другую, считая шаги, чтоб не потерять ориентации — не то что двери, а и её глубокой ниши не было, только наклонная, неровная и шершавая плоскость. Зажёг фонарь и посветил в обе стороны, насколько доставал луч. То же самое!
— Погоди, — вдруг спохватился стражник. — Я не сделал самого главного! Не спросил, кто тебе рассказал о рукописи старца Дивея? Кто он? Человек, которого ты называл Гоем и отпустил на волю?
Я вернулся на его голос.
— Нет, Гой ничего не рассказывал.
— Тогда кто?
— Я всё придумал. И рукопись, и старца…
Мне на самом деле никто рукопись не давал, и ничего не рассказывали. Всё было придумано, от начала до конца, и по прошествии времени, казалось, даже не очень-то складно, с огрехами. И стилизацию древнерусского языка в исторических главах сделал неумело, вот сейчас бы, когда нашёл ключ к слову!
Да я бы смог сам написать за старца! И это был бы другой роман…
— Неправда. Ты должен назвать имя!
— Ты понимаешь, что такое вымысел? Фантазия?
— Как можно придумать, если рукопись существует? — совсем уж бестолково спросил он.
— А что, совпадение исключается?
— Но имя? Ты не мог угадать имя!
— Почему не мог?
— Ладно, не буду настаивать, — вдруг решил он. — Всё равно Страга уже не спросит, не успеет. Сейчас придёт Валкария, мне нужно приготовиться.
Показалось, он снова стал мечтательным и благодушным, лежал на спине, подложив руки под голову, и будто в небо смотрел. Тишина в копях была абсолютной, только в ушах стучала кровь. И вот неожиданно сквозь её толчки совсем близко от нас послышался переливчатый, неритмичный звук, напоминающий шелест опавшей листвы. Стражник привстал на локтях, напрягся, готовый вскочить на ноги.
— Что это? — шёпотом спросил я.
Он насторожённо послушал, лёг и вяло махнул рукой.
— Нет, не Валкария. Я помню шорох её плаща. Почудилось…
— Сразу обоим чудится?
— Здесь так бывает. Когда я впервые спустился в копи, меня преследовали не только звуки, но и видения. Не бойся, это не призраки и не галлюцинации, как бывший врач тебе говорю.
— Слушай, а как ты из врача превратился в чекиста, а потом в стражника? — будто между прочим поинтересовался я.
— Потуши фонарь, — буркнул он. — Батареи садятся.
— Секрет? Нельзя рассказывать?
— Почувствовал свой рок и повиновался ему, — недовольно проговорил он.
— Так просто?
— Каждый должен пройти свой путь. — Он явно не хотел разговаривать на эту тему. — Я прошёл, и вот теперь жду Валкарию. А ты мне мешаешь!
— Ну да, теперь я мешаю, оказывается!
— Извини, но ты здесь лишний. Она не явится, если почувствует рядом со мной изгоя.
Это уже было слишком.
— Если я изгой, то кто ты? Надо полагать, гой?
— Иди отсюда, иди!
Я выключил свет, отошёл немного в сторону и сел. Вдруг стало по-детски обидно, болезненное ощущение собственной ненужности, сиротской неприкаянности настолько обострилось, что навернулись такие же детские, горькие слёзы. Я боялся сморгнуть, сидел, таращил глаза в темноту и подавлял совсем уж ребячье желание встать и уйти.
— Тебе не повезло, — подлил масла в огонь стражник. — Ты явился в царство Валкарий через другие двери, чёрным ходом. Тебе бы следовало идти через мир живых, а ты пошёл сквозь мир мёртвых.
— Да ты же сам меня затащил сюда! — Я уже не мог сдерживать ни внезапной ярости, ни слёз. — Я тебя пёр на своём хребте, а ты отблагодарил, называется!
Он казался невозмутимым.
— Думал, собака успеет, меня встретит Валкария, а я попрошу её…
— Мне плевать, что ты думал!
