— Это Валькирия! — совершенно серьёзно представил я Юлию Леонидовну и заметил, как такая игра ей была приятна. Она царственно протянула навечно пропитанную мелом, белую подрагивающую руку для поцелуя и глянув свысока, поправила:
— Валкария.
Потом как-то внимательно посмотрела ему в глаза и добавила:
— Тебя ожидает блестящее будущее, но только в другой сфере. Нужно оставить издательский бизнес.
Тайком от неё, издатель скорчил мне недоуменную гримасу и, пошаркав ножкой, быстро удалился. И, видимо, разболтал всему издательству — начали заглядывать каждые три минуты: всем хотелось увидеть настоящую Валькирию. Стало ясно, поговорить не дадут, мы вышли чёрным ходом во дворы и оттуда в сквер с трамвайными путями, где и устроились на остановке.
И только тут неожиданно вспомнил, как Юлия Леонидовна выгнала меня из класса за опоздание.
Никогда не думал, что детская обида может жить так долго — ком в горле встал, хоть снова лезь за печку и реви. А она ничего не замечала, и, видимо, привыкшая всё время говорить перед учениками, рассказывала о своих увлечениях мистикой, магией, экстрасенсорикой и даже шаманством. Видимо, от тоскливой пенсионной жизни пошла учиться в академию нетрадиционных методов лечения, закончила её и теперь, оказывается, работала ясновидящей!
Так и сказала — работала. И полагая, что моя подготовка к главному вопросу закончена, сказала определённо:
— Сергей, мне нужна соль. Ты понимаешь, о чём я говорю.
— Не понимаю.
— Ладно, не валяй дурака, — сказала по-свойски. — Вижу, ты имеешь доступ в соляные копи. Я не прошу прямо сейчас, немедленно. Просто в следующий раз, когда будешь там, возьми и принеси всего одну горсть.
— Легче перейти улицу, — я показал рукой. — И купить в магазине целую пачку. Или даже две. Ничем не отличается.
— Только мне этого не рассказывай. Знаю я, ты стал скользкий и хитрый. Девочки молодые достают, привык им лапшу вешать. Со мной так не надо. Между прочим, я твоя учительница и вкладывала в тебя душу. Благодаря этому ты вырос, проявился талант… Пора платить, дорогой мой. Я открыла лечебный кабинет и мне нужна соль.
— Спасибо, но я не могу этого сделать. В пещерах нельзя ничего брать, даже соль.
— Пойми, это не моя прихоть и не каприз. Я помогу многим людям обрести уверенность в себе, радость жизни, наконец, душевный покой.
— Соль слишком горькая, чтоб есть её и радоваться.
Она уставилась мне в глаза.
— Ты поможешь мне. Ты принесёшь соль.
Я узнал интонацию: точно так же она просила рассказать о Карне, Манараге и реке Ура.
— К сожалению, ничем уже не помогу вам, — сказал я, думая, что психически она не совсем здорова.
Ясновидящая учительница намёка не услышала, в голосе зазвучала озабоченность.
— Почему? Что случилось? Тебя не пускают в копи?
— Да нет никаких копей! Ничего нет! Я всё придумал, это самая обыкновенная фантастика, литературный приём. Соль — это символ. Вы же филолог, и должны понимать!..
— Не старайся меня переубедить. Я специально изучала твои произведения, расшифровала всю заложенную для посвящённых информацию. Да, ты перенёс место действия в другой район Урала, но я единственная знаю, о чём ты писал. Это же Манарага! Правда? И не по Вишере, не по Колве ты ходил, а по рекам Манарага и Народа. И Мамонт это ты. Я всё вижу. Поэтому ты принесёшь мне соль. Не вздумай покупать в магазине и, тем более, скрываться от меня.
Я готов был подыграть ей, пообещать всё, что попросит, но она не дала и слова сказать, вложила мне в руку визитную карточку, встала и пошла по трамвайным путям.
Больше я её не видел, однако ещё полгода Юлия Леонидовна настойчиво приходила в издательство, в Союз Писателей, но я всех предупредил, чтоб отвечали одно и тоже: будто я уехал на реку Ура и вернусь не скоро. Потом ходить перестала, я стал забывать о ней, но спустя года два в руки случайно попала рекламная газета, где оказался её портрет в полполосы и текст, в котором говорилось, что ясновидящая Валкария снимает порчу, родовые проклятия и корректирует судьбу, используя древние арийские методики и уникальные, эксклюзивные средства.
После встречи с Юлией Леонидовной я больше всего опасался, что появятся читатели, которых заинтересует не соль, а кое-что посерьёзнее, например, арийские сокровища. И люди эти будут куда серьёзнее, конкретнее и жёстче, чем моя учительница-пенсионерка.
И оказалось, опасался не зря. Сначала получил короткое письмо, в котором незнакомый мне бизнесмен, видимо, ещё молодой человек, писал, что располагает архивами своего дальнего предка, который занимался проблемой Северной цивилизации ещё в начале девятнадцатого века, и что хотел бы показать или вовсе передать их безвозмездно. С подобным случаем я уже сталкивался, когда на меня вышел бывший разведчик-нелегал, будто бы двадцать лет проработавший в Индии, на деле оказавшийся обыкновенным алкоголиком. С неделю поил его, смотрел, как старый, седой человек с благородной внешностью и повадками раджи пыжится, играет таинственную, во что-то посвящённую личность, и терпеливо слушал общие слова и рассуждения. Короче, опыт был, и на письмо я не откликнулся, но скоро получил ещё одно, обстоятельное, с намёками на то, что у нас может получиться продуктивное сотрудничество в плане перевода и издания моих книг за рубежом. Всё было как бы весьма заманчиво, но это как раз и настораживало.
В то время я знал одного настоящего бизнесмена, Серёжу Доватора, которому верил и от которого мог получать совершенно искреннюю помощь, но мы с ним съели пуд соли. Бывало, он вытаскивал меня из леса на собственном горбу, когда прихватило позвоночник, а бывало, чуть врукопашную не сходились по политическим мотивам. А тут чужой человек ни с того, ни с сего предлагает слишком уж много и бескорыстно, да ещё ставки растут. Одним словом, и второе письмо оставил без ответа. Тогда меня выловили в магазине «Библио-Глобус», где была презентация новой книги, вежливый молодой человек сначала взял автограф, потом сообщил, что коль выпал случай и мы встретились, то нужно поговорить. Дескать, буду ждать на улице в машине и времени отниму полчаса, не больше и никакие отказы, ни доводы, что не интересуюсь архивами и не стремлюсь издаваться за рубежом, не принимались. Я и лица-то его толком не запомнил, отметилось лишь, что он всё время улыбался и часто мигал.
Из книжного магазина меня тогда вывели чёрным ходом, и я избежал встречи. Через некоторое время ко мне в глухую деревеньку Вологодской области, где я сидел месяцами и о которой знали немногие, нагрянули сразу трое неизвестных. Приехали они ранней осенью, когда мы с местным егерем были на охоте. Со слов соседки, обследовали двор, обшарили избу, мою машину — здесь, как в соляных копях, ничего на замки не запиралось, в том числе и компьютер. Когда же встревоженная и смелая соседка пришла, чтоб спросить, кто такие, и что ищут, приезжие, по всей вероятности, скачивали информацию с моего ноутбука, — по крайней мере, он был включён. На вологодчине люди простые, однако любопытные, наблюдательные и физиономисты от природы, так что мои «друзья» из Петербурга, как они представились, соседке не приглянулись. Особенно не понравилось ей, что залезли в компьютер, к которому она относилась с трепетом и страхом. Задами и задворками, она прибежала к жене егеря, рассказала, что ко мне приехали люди на большой иностранной машине, хозяйничают как дома и наверняка бандиты, а та вышла на дорогу и встретила нас с охоты.
