Он встал со своего места, подсел к ней, нежно обнял ее за плечи. Она даже не шелохнулась.
– Ты хочешь быть со мной?
– Да.
– И что тебе мешает?
– Все мешает. В том числе ты сам...
– Не верь никому, ни Антону, ни себе. Я не подставлял твоего мужа, я не пытался сжить его со свету.
– Может быть. Но тем не менее он снова в тюрьме. И я не могу быть с тобой, пока он там...
– Хорошо, я постараюсь вытащить его оттуда.
– Как?
– Что-нибудь придумаю... У меня есть адвокаты, которые могут даже Иуду оправдать...
– Думаешь, у Антона нет таких адвокатов.
– Я не думаю, я знаю. Твой муж не так богат, как бы он этого ни хотел. Да, у него есть бизнес, но у него есть и компаньоны, с которыми он делит прибыль.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Разведка работает...
– Какая разведка?
– Моя разведка... Кто владеет информацией, тот владеет миром. Может, я и не владею всем миром, но мир бизнеса для меня открытая книга...
– Да, Юра говорил, что ты не бедный человек. Он сказал, что ты дом этот купил...
– Дом?.. Да, это уже мой дом. И купил я его для того, чтобы поближе к тебе быть... Юра тебе говорил?
– Да, Костромской.
– Понятно, что не Лосев... Хотя он в курсе. И у вас был вчера. Или не был?
– Лосев?.. Кажется, был...
– Так был или кажется?
– Да, был. За деньгами приходил.
– За деньгами?
– Да, ему двадцать тысяч срочно понадобилось, наличными. Сказал, что у него только десять и карточка... Деньги мы ему, конечно, дали...
– Про меня он ничего не говорил?
– Нет, ничего... А что?
– Да так... Я слышал, он глаз на Агату положил.
– Он?! На Агату? – нахмурилась Настя. – С чего ты взял?
– Да слухи ходят.
– Нет, не может быть... Хотя...
Настя задумалась. После непродолжительной паузы сказала:
– Обычно он смотрит на Агату нейтрально. А иногда – как мужчина на желанную женщину... Я думала, мне показалось. А сейчас думаю, что нет...
– Агата очень красивая. Неудивительно, что мужчины на нее засматриваются.
– Ты тоже засматриваешься?
– Нет, просто смотрю. Нейтрально, как ты сказала. С нейтральным восхищением. А засматриваться я могу только на тебя.
– Но я уже не молодая.
– Думаешь, буду тебя утешать? Утешают, если есть повод. А здесь повода нет. Может, ты и не молодая, но самая лучшая. И если нужно кого-то утешать, то это меня. Потому что ты воротишь от меня нос...
– Но это не так... Я хочу быть с тобой, но дело в том, что я замужем...
Панфилов молчал. Ему нечего было говорить. Сто раз он уже слышал, что Настя замужем, что не может оставить в беде своего Антона. И Агата как тот камень у нее на шее... Надоело слушать, надоело уговаривать. Пусть поступает как знает... А он будет ждать. Жить здесь и ждать, когда она сама созреет для того, чтобы бросить мужа. А насчет Агаты – была у него одна задумка. Правда, не было уверенности, что дело выгорит...
– Я что-то не так сказала? – забеспокоилась Настя.
Он молча пожал плечами. У нее своя голова на плечах, пусть сама думает, что правильно, а что нет.
– Почему ты молчишь?
– Думаю.
– О чем?
– О том, что нам встряхнуться надо. В Москву можно съездить.
– Зачем?
– Собаку твою убили. Виноват, хочу исправиться...
– Да, жаль Барона, хороший был пес, – скорбно вздохнула Настя.
– Можно заказать такого же. Но лучше на «Птичку» съездить, самим выбрать. Ты и я...
– Нет, я в город поеду. К мужу... Уже знаю, с кем договориться, чтобы свидание дали...
– Счастливого пути! – невозмутимо пожелал ей Панфилов.
Знал бы кто, какой ценой далось ему это внешнее спокойствие.
– То есть ты меня отпускаешь? – раздосадованно, как он того и добивался, спросила Настя.
Он молча кивнул. Не мог же он удерживать ее.
– К вечеру я вернусь, – сказала она.
В ее голосе угадывался намек. Но Марк Илларионович ничем не выдал свой интерес. Ничего не выражающий взгляд. Придешь вечером – хорошо, нет – и не надо.
Настя была сбита с толку. Она думала, что он будет уговаривать ее, упрашивать. А он молчал, как бесчувственный истукан.
В комнату быстрым шагом вошел Костромской. Панфилов недовольно покосился на него.
– Марк Илларионович, труп у нас!
Раздражение исчезло, но нервы загудели под натиском тревожно-азартных эмоций.
– Где у вас?
– Здесь, у последнего дома, на первой линии...
– А бригада уже уехала.
– Да, уже.
– Возвращать надо.
– Но я труп не видел. Мне только что сказали...
– Кто?
– Мужчина. Сосед ваш. Он здесь, у ворот, ждет...
– Дела, – озадаченно потер щеку Панфилов.
Логично было бы отправиться к предполагаемому месту преступления. Но не мог он бросить Настю на произвол судьбы. Вспомнились почему-то слова Нонны, когда она предупреждала его, что невидимый убийца, возможно, продолжит свои кровавые злодеяния. С Максютовыми, дескать, покончено, на очереди – Грецкие... Возможно, сама нечистая сила бродит где-то вокруг.
– Левшин! Захарский!
Он отправил Настю домой, но не одну, а под защитой своих телохранителей. И только после этого занялся трупом.
Глава семнадцатая
Панфилов надеялся на ошибку. Все-таки воскресенье, третий день горячо любимого русского праздника с названием Пятница. У кого-то просто похмелье, а у кого-то и вовсе – проводы белой горячки. Но мужчина, сообщивший о происшествии, был совершенно трезв. И труп существовал в реальности. И очевидно – криминальный.
Тело молодого человека лежало в кювете, обсаженном кустами, на спине. Во лбу маленькая дырочка от пули. Глаза открыты, рот перекошен, как будто со страха. Навеки застывшее выражение предсмертного ужаса.
– Я собаку выгуливать вышел, в лес шел... – рассказывал мужчина. – Смотрю, какая-то темная жижа на тротуаре, полоса в кювет тянется. И Буш мой в эту сторону потянул...
Панфилов уже видел это пятно. Темное, почти черное. Густая подсохшая кровь вперемешку с серым веществом. И такая же темная, но не столь густая полоса, тянущаяся в сторону прикюветных кустов.
