– Нет. Твои папа и мама неправильно тебя воспитывали. Они не научили тебя с любовью относиться к своим соседям... Ты должна была любить меня, бегать за мной, домогаться.
– У вас не все дома. Ни папы, ни мамы. Сам невоспитанный, еще меня воспитывать собирается... Да кто ты такой?
– Твой любимый сосед.
– Психушка по тебе плачет.
– Не груби мне, девочка, не надо, – нахмурился Лосев.
– А то что, в прорубь меня столкнете? Как Максютова?
– Кто тебе такое сказал? – удивленно повел он бровью.
– Не важно.
– Кирилл сказал... Неправду он тебе сказал. Потому что ложный вывод сделал. Дядю Пашу Максютова твой папа Антон Грецкий утопил. Да, столкнул его в прорубь. Ловись, говорит, рыбка большая и маленькая. Он вылезти хотел, а папа твой его столкнул. Собственными глазами видел.
– Врешь ты все! – окончательно перешла на «ты» Агата.
– И тетю Аллу твой папа застрелил. У него же во дворе гильзу нашли...
– Это ты ее подбросил... И гранату тоже ты! И Лешу Полунина тоже ты!
– Какая глупость! У меня алиби, моя дорогая... Твой папа гранату кинул... Маленький Тоша гранату нашел, больше в деревне никто не живет...
– Не складно. И не точно. Живет деревня.
– Пока живет... Но тебя с Кириллом там уже нет... И папы твоего не будет. И мамы...
Взгляд Лосева как будто ожил. Наполнился безумной злобой. И лицо исказил гримаса исступленной ярости. Агате стало страшно. И за себя, и за родителей.
– И Панфилова не будет... Пусть только сунется сюда! – зловеще ухмыльнулся Лосев.
– Чего вы от меня хотите? – пугливо спросила она.
– Послушания. Покорности. И любви... Ты мне давно нравишься, девочка. Если хочешь знать, я даже с женой своей развелся. Ради тебя.
– Когда вы успели?
– Успел... Я всегда и везде успеваю... Может, потому так все быстро заканчивается? Не торопись, а то успеешь. Я торопился. И успел. И кончается все...
Взгляд его как будто остекленел. Лосев мысленно ушел в себя, глубоко-глубоко. Наконец очнулся. Слегка удивленно глянул на Агату. Как будто не мог понять, как она здесь оказалась.
– На чем я остановился? – спросил он.
– На том, что мне уже домой пора, – соврала Агата.
– Ты уже дома. Здесь твой дом. Я буду тебе и за папу. И за маму. И за любимого мужа, – плотоядно улыбнулся он.
– Рано мне замуж, – не чувствуя под собой ног от панического волнения, сказала она.
– Может, и рано. Но я на тебе женюсь. Что, я зря с женой своей развелся?
– Но я не хочу.
– Захочешь. Поймешь, как сильно я тебя люблю, и захочешь... Неволить я тебя не буду.
– Тогда отпустите меня.
– Какая ты хитрая... Не буду я тебя неволить. Дам тебе свободу выбора. Как в сказке, из трех женихов выберешь одного.
– Из кого – из трех?
– Три кандидатуры. Первая – я, вторая – я, третья – тоже я. Можешь сделать выбор прямо сейчас.
– Так нечестно.
– Нечестность – понятие относительное. Сегодня не хочешь, завтра жить без меня не сможешь... Неволить я тебя не буду...
– Это я уже слышала.
– Жить будешь здесь. На размышление три дня. По истечении которых ты скажешь мне «да». Уверен, что ты согласишься... Ты же не хочешь, чтобы твоя мама умерла?..
– Нет, – содрогнувшись от нахлынувшего ужаса, мотнула головой Агата.
– Потому и скажешь мне «да». Через три дня. Как только скажешь, так мы сразу же и поженимся... Заметь, я мог бы взять тебя силой. Но я человек чести. И выбор тебе дал, и мама твоя жить будет. Уверен, что ты оценишь мое великодушие... А жениться мы будем по-настоящему, с первой брачной ночью. Чтобы все как у людей... Ложись!
Лосев взглядом показал на заправленную кровать-односпалку.
– Что, уже? – обморочно спросила Агата.
– А ты что, готова уже сейчас? – ухмыльнулся изверг.
– Не-ет!
– Тогда готовься... Ложись, отдыхай. Сил набирайся... Что смотришь на меня. Здесь ты остаешься. Твоя это комната. Или ты думала, что я тебя к панфиловскому щенку обратно отправлю?
– Думала, – призналась Агата.
Комната достаточно светлая. И не жаркая – из-за деревьев, чьи кроны спускались прямо к крыше. Относительно комфортная. Мебель, телевизор, часы с радиоприемником... Но лучше уж в гараж к Кириллу, чем здесь. Там веселее. И вообще...
* * *
Оксана выглядела устало. Чистенькая, опрятная, несмотря на все тюремные невзгоды. Но взгляд потухший. И лицо бледное, как у человека, которым полакомился вампир.
– Неважно выглядите, Оксана Михайловна, – ободряюще улыбнувшись ей, заметил Панфилов.
Внешне он был совершенно спокоен, а внутри клокотал сжигающий огонь.
Его ничуть не раздражало, что милицейское и прокурорские начальство вдруг стало ставить палки в колеса. С большим трудом он получил разрешение на встречу с подследственной Кузнецовой, хотя, казалось бы, имел на это право: еще не подписан приказ о его увольнении из органов внутренних дел, он пока что при исполнении, Оксана проходила по делу о преступлении, совершенном на подведомственной ему территории. Кто-то из высокого начальства не мог простить ему истории с Робертом-Альбертом. Напрямую этот кто-то воевать боялся, но втихую пакостил. Представление на звание майор прокатили... Все это полная ерунда по сравнению с тем, что пропал Кирилл. И за Агату Марк Илларионович очень переживал. И себя на чем свет ругал за то, что прозевал Лосева. А ведь были подозрения на его счет...
Не зря, не зря банкир прогуливался возле дома, откуда чуть позже выстрелил снайпер. И смертельная болезнь, сделавшая его инвалидом не только морально, но и физически. Может, потому и бегал он тяжело. И даже понятно, зачем он бегал по утрам по лесу. Не здоровья ради, маршруты изучал, пути возможного отступления.
– Плохо здесь, – удрученно вздохнула женщина. – Очень плохо... Кажется, я где-то вас видела.
– Видели, – кивнул Марк Илларионович. – Панфилов моя фамилия...
– И видела. И помню... Вашими молитвами я здесь...
– Неужели вы думали, что вашу хитрость сложно было разгадать?
– Какую хитрость? – удивленно посмотрела на него Оксана. – Не было никакой хитрости. И деньги я не брала...
Панфилов знал, что Кузнецова изменила свои показания. Сначала она признала свою вину, затем заявила, что ее принудили к этому. Юлила, виляла, путала следствие.
– Скажите лучше, что не было денег в сейфе, – мрачно усмехнулся он.
