– Ну, правильно, да. Любил я Эльвиру, – кивнул Илья. – Она из армии меня ждала, потом казус был, расстались мы. Она за Окулова вышла, я с Нилой сошелся, в общем, раскидала нас жизнь… Погоди, а почему ты утверждаешь, что я ее убил? – не сразу, но дошел до Ильи подвох заданного вопроса.
– Есть признательные показания с твоей росписью.
– Это неправда. Я чистосердечно признался, чтобы облегчить свою участь. Но я откажусь от показаний…
– Но твою Эльвиру этим не вернуть, – жестко усмехнулся Андрей.
– Неужели ты думаешь, что это я ее убил?
– А почему я должен думать иначе?
– Не должен, – поник Илья.
Если бы Андрей приходился ему родным братом, даже столь близкое родство не смогло бы обязать его верить человеку, который сам признался в убийстве.
– Если убийство действительно совершил ты, я все равно посоветовал бы тебе отказаться от своих показаний.
– Так и я о том думаю! – взбодренно кивнул Илья.
– Ты не так меня понял, – совсем неутешительно покачал головой Андрей. – Пока не поздно, я бы посоветовал тебе написать по-настоящему чистосердечное признание. С подробным указанием всех деталей происшедшего…
– А я разве не подробно написал?
– Подробно. Но это не признание, это сочинение на вольную тему. На вольную тему в условиях неволи… Ты пишешь, что не хотел убивать Эльвиру, что это не ты, а твои эмоции столкнули ее в воду…
– Я не сталкивал ее в воду. Но да, написал признание. Но я же говорю, что сделал это для того, чтобы облегчить свою участь…
– Это не признание, это отговорка, которая еще больше настроит против тебя судью. Есть одно обстоятельство, которое ставит на тебе крест. По материалам дела следует, что убийство совершено с целью ограбления. С потерпевшей сорваны сережки, возможно, золотая цепочка с кулоном и кольцо, которое изъяли у тебя при обыске. А ты говоришь про какие-то чувства и эмоции. Сказать, какую картинку для себя нарисует судья? Сначала ты вступил с потерпевшей в интимную связь, возможно, изнасиловал, затем ты ограбил ее и затем уже убил…
– Но это неправда!
– Не знаю. Но показания все равно измени. Чтобы логика в них была. Пусть она и страшная, но она должна вписываться в общую картину…
– Но я не убивал!
– Можешь все отрицать, твое дело… Кстати, есть еще одна возможность облегчить свою участь.
– Как?
– Встать на путь исправления прямо сейчас.
– Это как?
– Заключенный, вставший на пусть исправления, обязан следить за порядком в камере и обращать внимание начальства на факты, не отвечающие требованиям внутреннего распорядка, – саркастически-официальным тоном, с каверзной улыбкой на плотно сведенных губах проговорил Андрей.
– Я знаю, как называются такие заключенные. Стукачом хочешь меня сделать?
– Ну зачем так сразу! Я всего лишь предлагаю принять к рассмотрению вариант возможного сотрудничества – со всеми вытекающими, выгодными для тебя последствиями. Суд учтет твою благонадежность, а начальник следственного изолятора оставит тебя отбывать срок в отряде хозобслуги, а это – послабление режима и в конечном итоге условно-досрочное освобождение…
– А если я откажусь?
– Отказаться – твое право, а мое право – заставить тебя принять мое предложение. Но в силу родственных, так сказать, чувств заставлять я тебя не буду. Ну а если ты вдруг сам захочешь, отговаривать тебя не стану.
– Не захочу.
– Тогда закроем тему.
– А что такое условно-досрочное освобождение, я знаю.
Андрей призвал Илью остановиться, но тот продолжал по инерции.
– Что ты знаешь?
– А человека одного знаю. Он по условно-досрочному освободился, а потом его нахал какой-то в лицо ударил. Так нахалу ничего, а Кирилла в тюрьму, срок досиживать будет…
– Это он тебе такое сказал? – усмехнулся Андрей.
– Да.
– Сказать можно все, что угодно. Не верь в тюрьме никому. Даже мне не надо верить… А то, что на условиях досрочного освобождения можно загреметь в тюрьму за административное правонарушение, такое – да, бывает… Как, ты говоришь, зовут его?
– Кирилл.
– А фамилия?
– Э-э, Матюшин.
Илья не раз слышал, как Кирилла окликают по фамилии, но не знал, надо ли было рассказывать о нем Андрею.
– С тобой по этапу пришел?
– Да.
– Погоди, я сейчас.
Андрей вышел из кабинета и очень скоро вернулся с картонной папкой в руках. Личное дело подследственного Матюшина Кирилла Вадимовича.
– Ударили его, говоришь? – вчитавшись в дело, с ухмылкой спросил Андрей. – А это смотря кто кого ударил. В ограблении он подозревается. Телефон сотовый у человека забрал. Сначала ударил, а потом забрал. На месте преступления задержан, с поличным…
– А первый раз за что его посадили? – удивленно спросил Илья.
Он не думал, что Андрей врет насчет мобильного телефона. Зачем ему это?.. Зато выходило, что Кирилл соврал. Но ведь он и сам предупреждал, что нельзя ему верить.
– Так, сейчас… Осужден на восемь лет строгого режима за изнасилование… Был преподавателем филиала социального института в нашем городе, изнасиловал студентку четвертого курса, так, Воротынскую Юлию Николаевну… А тебе он что рассказывал?
– То же самое.
– Хоть здесь не соврал… Неприятный момент, скажу тебе. За изнасилование у нас не очень жалуют…
Андрей продолжал изучать личное дело.
– Так, под следствием находился в нашем изоляторе, осужден семь лет назад. Я тогда еще здесь не работал… Ты с ним задружил, да?
– Ну, что-то вроде того.
– Плохо, – озадачился Андрей. – Может быть, даже хуже, чем я думаю…
Он достал из кармана телефон, протянул ему.
– Я сейчас уйду, а ты пока с Нилой поговори. Пообщайся.
В этот раз Андрей отсутствовал дольше – минут пятнадцать, не меньше. Зато вернулся в благодушном настроении.
– Нормально все с этим твоим Матюшиным, братва признала его невиновным. Суд признал одно, а братва другое. У суда одно наказание, у братвы другое. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю, – удрученно кивнул Илья.
Он уже знал, что насильников в тюрьме опускают. И тех, кто с опущенными якшается, наказывают так же. И если с Кириллом что-то неладно по этой части, то Илья тоже мог оказаться в касте неприкасаемых. Но раз с Кириллом все в порядке, то бояться, казалось бы, нечего. Но сам факт существования в тюрьме столь мерзких и чудовищных по своим последствиям порядков повергал в унылое отчаяние.
