– Как в зоне могли пользовать ее? Она здесь была, а зона далеко…
– Там про нее даже не знали, так?
– Нет.
– Тогда могли спросить.
– Так я говорю же – не было ничего, – не на шутку занервничал Кирилл.
– А ты не колотись, это тебе не поможет. Наведем дорогу, узнаем, что ты за птица. А пока ты у нас под подозрением. Спать будешь на той шконке…
Кивком головы смотрящий показал на двухъярусные нары вдоль короткой стены, через кран с раковиной и дверной проход от «дючка».
– Есть будешь из отдельной посуды, к общему столу не подходить, к чужим вещам не прикасаться… Если узнаем, что тебя все-таки обидели, жить будешь возле параши, как тот Музыкант…
Все тем же кивком головы Остап показал на паренька, уже закончившего уборку и умостившегося в проход между картонной ширмой и торцом последней к сортиру шконки. Короткие, но вьющиеся светлые волосы, нежное, как у женщины, лицо, большие синие глаза, которыми он смотрел куда-то в пустоту.
– Вместе с ним будешь музыку слушать, – в насмешку добавил смотрящий.
– Похоронный марш Баха, – вставил свое слово лежащий на втором ярусе арестант.
Нехотя, но довольно быстро спустился на пол, присел на шконку рядом с Остапом. Илье он не понравился. Высокий, жилистый, с большими сильными руками, лицо грубое, но какое-то расплывчатое, взгляд заскорузлый и скользкий – как черствая хлебная корочка, густо смоченная в постном масле.
– Если ты петух, – глядя на Кирилла, скривился он, – то кукарекать ты здесь не будешь. Я тебе лично башку скручу, ты меня понял?
Он угрожал смертной расправой, говорил жестко, в экспрессивном тоне, еще и своим видом внушал Илье страх, но почему-то не верилось, что он сможет убить Кирилла. Интуитивно Илья догадывался, что вся его видимая грозность картинно-лубочная, фальшивая. Не хватало этому человеку внутренней силы, чтобы нагнать на Илью настоящей жути.
– Кому ты башку скрутишь, мне? – скривился Кирилл.
От его интеллигентной внешности не осталось и следа. На арестанта смотрел тихо звереющий человек с налетом уголовщины в облике и подкорке сознания.
– Тебе! – напыжился здоровяк.
Но взгляд его размягчился и расплылся – как воск на жарком солнце.
– За что? – Зато Кирилл стал еще жестче.
– За то, что нас подставишь… Ты не знаешь, что через тебя всю хату запомоить можно!
– Тебе же сказали: чист я!
– А это мы проверим!
– Вот когда проверишь, тогда и говорить будешь!
– Ша! – стараясь сохранять спокойствие, но на внутреннем взводе одернул их Остап. – Что будет, то будет. Если петух – срубим башку, если нормально все – добро пожаловать к нашему шалашу.
Он говорил внушительно, серьезно, но Илья не поверил и ему. При всей своей внешней суровости смотрящий не был похож на человека, способного убить. Хотя, как известно, впечатления бывают обманчивыми.
– Нормально все, я отвечаю, – на остатках угасающей злости попытался заверить его Кирилл.
– Не нравишься ты мне, мужик, – скривился здоровяк. – Что-то в тебе не то. А я редко ошибаюсь…
– Сельдец, не гони волну, – охладил его пыл смотрящий.
– Поживем – увидим, – презрительно хмыкнул он.
И перевел желчный взгляд на Илью.
– Ты кто такой?
– Илья меня зовут.
– Погремуха какая?
– В армии Теплицей называли.
– Теплица? И кого ж ты греешь, Теплица?
Сельдец смотрел на него с нехорошим интересом. Скользкий взгляд еще больше замасливался.
– Жену грею, – подавленно ответил Илья.
Возможно, Сельдец не самого крепкого замеса зэк, но все же под его взглядом он чувствовал себя беспомощным кроликом в клетке.
– И где твоя жена?
– Дома.
– А здесь как без жены будешь?
– Как-нибудь.
– Здесь без жены плохо.
– Отстань от него! – полыхнул взглядом Кирилл.
– Да я тебе щас!
Сельдец порывисто подался вперед, Кирилл отпрянул, вдавившись спиной в торец столешницы. Но продолжения атаки не последовало. Похоже, Сельдец и сам побаивался связываться с ним. Илье приходилось встречаться с такими людьми, которые прекрасно умели запугивать, но поджимали хвост, когда дело доходило до драки. В основном это были армейские «старики», которые считали, что молодые солдаты должны подчиняться им только потому, что так заведено. В армии за такими «дедами» стояли неформальные традиции, а также сила большого «стариковского» племени. Здесь же, в тюрьме, за Сельдецом стоял его авторитетный статус и сила блатной элиты. За Кирилла же некому было заступиться, но, судя по всему, он сам готов был постоять за себя.
– Утихни! – одернул буяна Остап.
И вдавил в Илью свой сверлящий взгляд.
– Ты его знаешь? – спросил он, кивком головы показав на Кирилла. – Не врать!
– Да… С этапом вместе пришли…
Илья пребывал в разрушающей растерянности. Ему бы откреститься от Кирилла, но страх перед наказанием за вранье заставлял его сознаваться.
– Чай вместе пили?
– Да.
– В бане были?
– Да… А что не так?
– Не так… Все не так… В тюрьме в первый раз?
– В первый, – потерянно промямлил Илья.
– Порядков наших не знаешь?
– Кое-что.
– Знаешь, что бывает с теми, кто с петухами контачит?
– Кирилл – не петух, – в состоянии, близком к истерике, мотнул головой Илья.
– Кто его знает… В общем, парень, ты тоже под подозрением. Спать будешь в том же углу. Решайте сами – кто на верхней шконке, кто на нижней…
– А если твой дружок петух, – похабно ухмыльнулся Сельдец, – то вместе с ним отвечать будешь… Но если будешь хорошим, то убивать я тебя не стану… Ты же будешь хорошим?
Илья подавленно промолчал. Он не хотел быть хорошим перед лицом этого нахала. Сельдец не казался ему одним из тех уголовных монстров, которых ранее рисовало ему затравленное воображение, но все равно было страшно.
– Может, ты голодный, а? – продолжал донимать его Сельдец. – Так ты скажи. У меня карамельки есть, угостить могу…
– Пошли!
Кирилл поднялся первым, увлекая за собой, хлопнул Илью по плечу. Остап вроде бы их еще не отпускал, но он промолчал, наблюдая, как непризнанные им новички направляются в свой угол.
– Хорошая камера, – бросая матрац на нижнюю шконку, сказал Кирилл. – Просторно здесь и всего два яруса…
