– В сырой тюрьме?! Пропадает?!
Катя воочию представила темный каменный мешок с мокрыми от влаги и склизкими от плесени стенами, зловонная жижа вместо пола, цепи, кандалы, дыба… Разве ж Андрей это заслужил?
– А как вы хотели? За нанесение тяжких увечий полагается наказание в виде лишения свободы сроком до восьми лет.
– И что, Андрея посадят?
– Есть заключение судмедэкспертизы, есть заявление потерпевшего и показания свидетелей. Так что гражданин Сизов обречен.
– И что, вы ему не поможете? Вы же в прокуратуре работаете! И Андрей вам нравится…
– Уже разонравился.
– Но так нельзя!
– А ложные свидетельские показания давать можно?
– Это вы мне? Ложные?.. Да, ложные… Не было ничего, не бил Андрей Бориса. Он защищался. Борис битой хотел его ударить, а он защищался. Борис всего лишь упал и головой не сильно ударился…
– А сотрясение мозга тяжелой степени откуда взялось?
– Мне кажется, он это выдумал.
– А справка?
– Так сейчас же все продается и покупается… Постойте, я, кажется, что-то не то говорю! – спохватилась Катя.
Вика задела ее за живое, вывела из состояния душевного равновесия, развязала язык. Но Катя уже пришла в себя, она больше не позволит ей играть на своих слабостях.
– Как же не то, – строго, но не без ехидства посмотрела на нее Вика. – Вы сознались в том, что гражданин Сизов всего лишь защищался. И справка, которую представил ваш сожитель, оказывается, липовая…
– Неправда!
– Но вы же сами сказали.
– А вы ничего не докажете! Где протокол, где моя роспись!
– У меня есть разрешение прокурора на ведение аудиопротокола нашей беседы, а это… – Вика достала из кармана небольшой плоский предмет размером с мобильный телефон. – Это диктофон с высокой частотной характеристикой записи… Так что, Екатерина Никитична, мне больше от вас ничего не нужно. Пока не нужно. Понадобится дополнительная информация, я вас вызову повесткой. И не советую вам опаздывать…
Следователь Толоконникова уехала, а Катя еще долго стояла возле своей машины, обескураженно глядя ей вслед. Ее тревожные предчувствия сбылись: она предала Бориса, она оговорила саму себя. И что теперь будет?
Глава четырнадцатая
Посылки приходили исправно – Илья не голодал. Но пайке тюремного хлеба на ужин обрадовался. Паршивый хлеб, сырой, неудобоваримый, с какими-то совершенно несъедобными примесями. Но из него получался отличный клейстер. А от скуки в тюрьме – на все руки. За время, проведенное в камере, у Ильи накопилась масса сигаретных пачек, и знающие люди подсказали, как из них склеить полочку и навесить ее на стену возле шконки.
– Давай, давай, дело нужное, – приободрил его Вадик. – Сделаешь полочку, а вечерком мы ее обмоем, лады?
– Наливаешь? – насмешливо, с подковыркой глянул на него Илья.
Но Вадик ничуть не смутился.
– На общак отстегнешь, налью.
Илья слышал, что в других камерах общак – это свято. Но Вадик превратил его в фарс. Единственно, что делал по понятиям, так это собирал дань с пассажиров – так в тюрьме называли заключенных. А в плане расходов – полный бардак, как захотел, так и потратил. И в голове у него тоже бардак, хотя флюгер четко по ветру показывает.
– Отстегну, – кивнул Илья. – Но не для нас, для Кирилла. Вертухаю надо сказать, чтобы пузырек ему в карцер снес.
– Дорого встанет.
– Сколько скажут, столько и заплачу.
Илья принял решение и отказываться от него не хотел.
– Как знаешь. Ты купец, тебе и флаг в руки. Но и про нас не забудь, ладно?
– Не забуду.
Теперь Илья знал, что и в тюрьме жизнь есть. И к запахам дерьмовым привык, и нервная чесотка больше не одолевала. И быт свой наладил. Шконка у него с персональной ширмой. Лето уже не за горами, в камере с каждым днем все жарче, но от окна дует вентилятор – гонит воздух, в проходе между шконками едва слышно урчит забитый продуктами холодильник, на нем телевизор с плеером. В камере спокойно, никто не донимает, ни ругани, ни склок.
Словом, жить можно. И все же на свободе во сто крат лучше. Но и в этом плане не все потеряно. Следователь по делу хитромудрый, паутина у него мягкая, но липкая и цепкая настолько, что не выкрутишься. Но и адвокат знает свое дело. Скоро суд, и есть все шансы, что Илью освободят из-под стражи под залог. Надо всего лишь несколько дней перетерпеть.
Илья слегка намочил хлеб, перетер его через носовой платок – получилась вязкая липучая жижа, тюремный клейстер. Возможно, он не сможет накрепко схватить сигаретные пачки, но Илья гнался не за результатом, хотелось хоть как-то отвлечь себя от мрачной повседневной рутины.
Он склеил между собой две пачки, когда с грохотом открылись двери-тормоза и надзиратель втолкнул в камеру новичка.
Это был болезненной худобы кавказец с заячьими глазами и ястребиным носом. Роста выше среднего, но сутулый, и вообще сам по себе какой-то приниженный. Испуганно осмотрелся по сторонам, дернулся, подкинув повыше скатанный матрац с вещами, плотней прижал его рукой под мышкой. Зачем-то хлюпнул носом.
– Ну, чего молчишь? – не поднимаясь со своего места, громко спросил его Вадик. – Где твое здрасте?
– А-а, здравствуйте, добрые люди, – беспомощно улыбнулся кавказец.
– Ну вот, уже что-то. Ходи сюда, поговорим.
Кавказец, судя по характерным признакам – грузин, приближался к блатному углу медленно, робко и настороженно всматриваясь в людей на шконках. Молча кивал, приветствуя каждого. Наконец, подошел к Вадику, но остановился так резко, что скатанный матрац едва не вывалился из руки. Тогда, недолго думая, он аккуратно, но без спросу уложил его поверх одеяла на шконку, которая так и осталась закрепленной за Кириллом.
– Зачем ты так делаешь? – грозно нахмурился Вадик. И сказал с заметным и не присущим ему кавказским акцентом: – Зачем вещи не туда-сюда кладешь, да?
Илья подумал, что грузин тут же сгребет свою поклажу в охапку, но не тут-то было. Вместо того чтобы испуганно съежиться, он вдруг гордо расправил плечи.
– А если мне нравится это место?
Эта неожиданная метаморфоза развеселила и одновременно озадачила Илью. Но вмешиваться в разговор он не стал. Вадик смотрит за камерой, ему и обламывать новичка.
– А зовут тебя как?
– Тенгиз! А что?
– А то, что эту шконку Кирилл занимает. А он уважаемый человек…
– Я тоже уважаемый человек.
– Никто не спорит, Тенгиз, но это не твое место.
Вадик пребывал в благодушном настроении, поэтому глупый новичок больше веселил его, чем раздражал.
