Наташа закрылась в своей комнате и под храп клиента вкатила себе дополнительный кубик раствора. Добавка подняла ей настроение и укрепила в решимости раскрыть Матюхе глаза на свои способности…
Она дождалась, когда Матюха останется один. Зашла к нему на кухню.
– Что, все? – неприязненно спросил он.
Большая кружка кофе на столе, сигарета.
– Пока все, – кивнула Наташа.
– Отдыхай. Сейчас еще кадра приведут.
– Не могу я отдыхать. Я же ударница, – усмехнулась Наташа.
Она встала к окну – так, чтобы Матюха оказался к ней спиной.
– Это хорошо.
– Может, мы с тобой, а? Могу и бесплатно…
– Чего? – возмущенно протянул Матюха.
Но лица к ней не повернул. Пошевелиться лень.
– Что, рылом не вышла? Зато хата у меня неплохая, да? Сам жить в ней будешь или продашь?
– А ты что, подарить ее мне хочешь?
– Зачем дарить? Продам. За тысячу долларов.
– Это интересно.
Наконец-то Матюха соизволил повернуться к ней лицом. И страшно удивился, когда увидел топор в ее руках. Маленький топор, для разделки мяса, но очень острый. Он уже шел на сближение с целью, и остановить его было невозможно. Матюха инстинктивно попытался закрыться руками, но было уже поздно…
Часть третья
1997–1998 гг.
Глава 18
1
Камера смертников. Тусклый свет под потолком. Тоска и оглушающее безмолвие. И нет никакой надежды, что смертный приговор наконец-то приведут в исполнение…
Полгода Зиновий находился под следствием, затем был суд, закончившийся приговором к высшей мере. И некому было больше спасать Зиновия. Полковника Ухарова к тому времени уже давно перевели к новому месту службы. И не стал бы начальник тюрьмы выгораживать повторно приговоренного смертника. Да и не позволил бы Зиновий спасать себя от расстрела. Он хотел жить, но не хотел жалко существовать. Уж лучше смерть, чем смертная тоска в одиночной камере. Но Россия собиралась вступать в Совет Европы, а одним из условий для этого являлась отмена смертной казни. Сначала перестали приводить приговоры в исполнение, а в девяносто шестом подписали указ о моратории на этот вид наказания. И сейчас Зиновию оставалось только ждать, когда смертную казнь заменят на пожизненное заключение. Хрен редьки не слаще…
Но ждал он перемен к лучшему. Где-то на этом свете случилось страшное несчастье, в котором заключалось его спасение. Он знал, что произошло. Поэтому ничуть не радовался. Уж лучше бы он умер, чем это…
Надзиратель тихо подошел к двери в камеру. Зиновий его не видел, но чувствовал. Четыре года он живет в смертном одиночестве, четыре года полного воздержания. За эти четыре года он вновь обрел утраченный было дар…
Надзиратель был не один. Он привел с собой какого-то очень важного человека. Зиновий не удивился, когда увидел перед собой полковника Лебяжного. А может, уже генерала? Зиновий внимательно посмотрел на него. Должен он был генералом стать, но что-то мешает. Что именно, Зиновий не знал…
– Вас можно поздравить? – спросил он.
– Меня? С чем? – удивился Лебяжный.
– Я думаю, что с повышением в должности. Большая у вас должность…
– Большая, – кивнул он. – Генеральская.
– А ходите в полковниках. Кто-то палки вам в колеса ставит. Кто-то из ваших помощников…
– Кто-то из них, – пристально поглядел на него Лебяжный. – Ты откуда знаешь?
– Да так, сон приснился…
– Про Наташу сон не снился?
– Снился, – обреченно кивнул Зиновий. – Нет Наташи. Не знаю, что с ней случилось. Но ее больше нет.
– Нет. Погибла. Передозировка. У одной крэк в камере был, а она украла. И все что было – в себя. Неясно, то ли нарочно, то ли не рассчитала…
Нарочно. Зиновий был уверен, что Наташа покончила жизнь самоубийством. Опостылела ей эта жизнь. Потому что не так жила, как надо.
– А в камеру как попала?
– По обвинению в убийстве. Сутенера своего убила. И товарку свою, которая под руку подвернулась. Три года в розыске числилась. Только недавно взяли. На вокзале, в компании бомжей. Вокзальная шлюха и законченная наркоманка.
– Зачем вы так? – Зиновий осуждающе посмотрел на полковника.
– А чтобы ты знал, что душа у нее пропащая. И стоило тебе вину на себя брать? Жизнь свою сгубил.
– У меня была жизнь, – покачал головой Зиновий.
Хоть и недолго длилась эта жизнь, всего-то таких-то три месяца. Но эту жизнь он прожил целиком и без остатка. И больше ничего ему не нужно. Умер он… И то, что впереди его ожидает свобода, ничего уже не значит. Ведь Наташу из могилы уже не поднять. А она точно умерла. Сам он мог ошибиться, а Лебяжный – нет. А то, что свобода впереди, так это тоже наверняка. Не зря же такой большой человек к нему пожаловал…
– Сколько тебе лет?
– Тридцать шесть.
– Мне сорок шесть. А кажется, что еще все впереди.
– Жена у вас хорошая, – улыбнулся Зиновий.
И любовница молодая и красивая – мысленно добавил он. Была у него любовница. Сорок шесть лет – это как раз возраст, когда бес в ребро. Бывают, конечно, исключения, но полковник Лебяжный не из них. Впрочем, Зиновий мог и ошибаться…
– Да, жена у меня такая, лучше не бывает, – подозрительно покосился на него полковник.
– Вы еще что-то хотели сказать.
– Хотел… Хотел сказать, что я успел жениться. А Шипилов не успел. Но твоей вины здесь нет. Как я и думал, его Черняк заказал. А Наташа привела приговор в исполнение. И Шипилова убила, а тебя под монастырь подвела. Давно бы тебя уже похоронили, если бы не Ухаров. Наташа во всем призналась. Во всех убийствах. Так что ты, Нетребин, ни в чем не виновен. И приговор твой пересмотрят в обязательном порядке…
– Как же ни в чем не виновен? А как же Сипягин?
– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Сипягин был киллером, и если ты его убил, то в порядке самозащиты. Но оправдываться тебе не надо. Слюсарева взяла и Сипягина на себя. Так что просто молчи…
На этом разговор закончился. Полковник великодушно похлопал Зиновия по плечу и с чувством исполненного долга вышел из камеры. Он не столько исполнил свой долг, сколько поставил точку в давнем деле. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как погиб Шипилов, и все это время он сомневался в том, что его убил Зиновий. Теперь он знал это наверняка…
2
Солнце слепило до рези в глазах. Оно действительно было ярким: лето, безоблачное небо. Но так сильно слепило оно только Зиновия. Четыре года в полутемной камере, четыре года в могиле. И то, что с ним сейчас происходило, он мог бы назвать жизнью после смерти. Такое ощущение, будто он оказался в раю…
