– Жмут. Вы снимите их с меня. Я уже нормальный, ничего не будет...
– А бываешь ненормальным?
– Если сильно разозлить...
– Ты в специнтернате воспитывался, так?
– Вот вы куда клоните, – понимающе усмехнулся Дима. – Если в специнтернате, значит, даун... Брехня. Просто я в детдоме всем мешал, хулиганил, вел себя как ненормальный. Меня в спец и отдали... А я свою ненормальность давно уже перерос...
Гарварт знал несколько примеров, когда люди в детстве хулиганили в силу своей повышенной возбудимости, не давали покоя окружающим, а потом вырастали и становились абсолютно нормальными и адекватными людьми, более того, заканчивали школы с отличием, играючи поступали в престижные вузы. Знал он и родителей одного из таких сорванцов – бедные люди, сполна лиха хлебнули. То из школы сына выгонят, то в психушку его на обследование направят. Зато сейчас все в полном порядке. Сам, без чьей-то помощи в МГИМО поступил, на красный диплом идет... А ведь могли парня и в психушку в свое время упечь. Или в специнтернат, как Диму...
– Это хорошо, что ты перерос... – задумчиво проговорил Ипполит. – Лет тебе сколько?
– Двадцать вот-вот стукнет.
– Совсем взрослый парень.
– Я бы в армию мог пойти служить, – насмешливо сказал он.
– А что, есть желание?
– Желания нет. Есть только справка.
– Какая справка?
– То, что заболевание у меня. Связанное с нарушением психической деятельности. Шизофрения.
– Но это же неправда.
– Нет, конечно. Но справка есть...
– Так это же хорошо.
– Что здесь хорошего? – хитро сощурился Дима.
– Сознаться можешь в том, что Вильяма Крупнышевского убил. Тебе за это ничего не будет.
– Так и знал, что вы это скажете, – рассмеялся парень.
Гарварт почувствовал себя так, как будто у самого была справка. Парень явно не дурак, если смог поставить его в идиотское положение.
– Но ведь ты его убил.
– Ничего не докажете.
– А вот тут ты не прав! – вмешался в разговор Чохов. – На месте преступления обнаружены твои отпечатки пальцев.
– Зачем вы меня обманываете? Отпечатки, может, и нашли, но как вы их с моими отпечатками сличили, если нет их у вас?
– А вот и есть!
– А вот и нет!
Дима все больше доказывал, что голова у него работает исправно и что знаний в ней достаточно для того, чтобы жить в этом сложном и жестоком мире.
– А нападение на сотрудника милиции? – продолжал наседать на него Чохов. – Между прочим, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Знаешь, какой срок за это светит?
Если он хотел обескуражить парня, то его можно было поздравить с успехом. Дима растерялся.
– Извините, – сконфуженно пробормотал он.
– Я-то могу извинить. А закон – нет! – пафосно изрек следователь.
– Скажи мне, Дима, зачем ты ударил товарища лейтенанта? – строго спросил Ипполит. – Ведь он был в форме, а ты должен понимать, что нападение на сотрудника милиции – уголовно наказуемое деяние...
– В том-то и дело, что в форме. Я думал, он хочет меня арестовать...
– Еще одну статью ты себе надумал, парень, – возликовал Чохов. – Сопротивление при аресте!..
Дима испугался еще больше.
– А почему ты думал, что тебя хотят арестовать? – спросил у него Гарварт.
– Э-э... Не знаю...
– Знаешь ты все, Дима. Все ты знаешь... И как Вильяма Крупнышевского убил, тоже знаешь...
Парень был морально подавлен. И в этом состоянии он не мог сопротивляться гипнотическому натиску профессора Гарварта...
* * *
Из родителей Дима Брянцев знал только свою мать. Ему было четыре года, когда ее лишили родительских прав, а его сдали в детский дом. Первое время она приходила к нему – угощала дешевыми карамельками, заплесневелыми и без обертки, дышала перегаром. Но свой девятый день рождения он отмечал уже без нее. И десятый, и одиннадцатый. Исчезла мать. Может, померла с перепоя, а может, в дальние края на белой горячке ускакала. Так или иначе, у Димы не было желания ее искать. Зачем ему такая мать, которая променяла на водку своего родного сына? Если она не могла бросить пить, значит, она слабая или просто бессердечная женщина...
Сам Дима считал себя сильным человеком. Он умел настаивать на своем, мог плыть против течения. И любить он умел. Шестнадцать лет ему было, когда он влюбился в Дашу. Сбежал с ней из интерната, чтобы начать с ней новую жизнь, полную взрослых забот и недетского счастья. Они обосновались в далекой заброшенной деревне, починили дом, наладили хозяйство. Поживали, добра наживали... Все как у нормальных людей. А то, что Даша отставала в умственном развитии, Диму ничуть не смущало. Он давно уже привык жить с такими недоразвитыми людьми, давно научился их понимать...
Жили бы они и дальше в своей деревне, если бы на Дашу не нашла блажь. Она давно хотела найти своих родителей, но в последнее время стала совсем невыносимой. Плачет, все из рук валится... Пришлось Диме ехать сначала в интернат, откуда он в свое время сбежал, оттуда, не привлекая к себе внимания, начинать поиски. Москва, 1987 год, родильный дом номер... И в Москву он съездил, и медсестру нашел, которая помогла ему разыскать родителей Даши. Дима вообще умел располагать к себе людей. Ведь он был далеко не глуп, как думали все, кто знал о его диагнозе. Он складно говорил, он умел красиво улыбаться, не робел, не терялся.
Но он вдруг почувствовал себя беспомощным перед этой старой женщиной, к которой привел его взятый след. Большая и грозная.
– Почему так долго? – спросила она, исподлобья глядя на него.
– Э-э... Римма Борисовна Крупнышевская? – в замешательстве спросил он.
– Давай без предисловий! У меня эта вода уже в голове...
Она пропустила его в квартиру, провела на кухню. Дима шел, озираясь. Никогда он еще не бывал в столь роскошных домах. Хрустальные люстры под высокими потолками, богатые ковры на стенах и полах, золотые шторы, шикарная мебель. А на кухне протекал кран – мудреный, медный, с длинным хоботком, с фигурными ручками, но вроде бы ничего необычного.
– Вот, пожалуйста, три года назад купили, а уже потек. Говорили, что Германия...
Дима понял, что его приняли за сантехника. Впрочем, удивляться тому не приходилось. Вид у него, признаться, был не очень. Рубашка старенькая, брюки с латками. Даша настирала его, нагладила, провожая в путь. Больше недели он в дороге и розысках – здесь, в Москве, на вокзалах приходилось ночевать. Неспроста запашок нехороший появился.
– Мне бы ключ разводной и отвертку, – сказал он.
