Глава 18
Павел тоскливо смотрел на дверь своего служебного кабинета. Все, сейчас он ее откроет, выйдет в коридор и перестанет быть старшим оперуполномоченным уголовного розыска... Приказ об увольнении подписан, оружие с него списано, расчет получен, и нет больше майора Никифорова.
Он знал, как в отделе провожали на заслуженный отдых. Торжественное собрание, похвалы и славословия, стол, праздник. Но его не провожали. Потому что он увольнялся по собственному желанию. К тому же по выслуге лет... И стол он не накрывал, чтобы выпить на прощанье с друзьями-товарищами, которых он предал своим подлым поступком. Но все-таки он выпьет.
Павел взял со стола графин, плеснул в ладонь немного воды, смочил лоб. Душновато в кабинете, пот выступил, в глаза попал... А может, пот здесь и вовсе не при чем? И глаза слезятся по другой причине...
Он неторопливо вышел из кабинета, не спеша, закрыл дверь, опечатал ее. Затем отправился к начальнику, отдал ему ключ.
– Да, Никифоров, жаль, что так получилось, – с искусственным, как Павлу показалось, сожалением развел руками Стрельнев. – Нам тебя будет не хватать...
Павел ждал, что начальник предложит выпить на дорожку. Все-таки повод есть, и оба далеко не трезвенники. Но Стрельнев сделал вид, что не замечает его чаяний. И, пожелав ему удачи, галантно выставил за дверь. Дескать, дел по горло...
По пути он встретил Чигирова. Капитан тоже был занят и также дежурно пожелал ему всех благ.
Он поехал в свою родную «Забегаловку», где, может, и не очень его любили, но искренне считали своим.
Рабочий день еще не закончился, людей в баре было немного, но музыка шумная и вызывающая. «Мурка, ты мой Муреночек»... А в дальнем углу хорохорилась девушка, в честь которой и заказана была эта песня.
Девушка стоила того, чтобы обратить на нее внимание. Каштановые с медью волосы до плеч, белая и чистая, как у ребенка, кожа, большие глаза, очерченные капризно-насмешливой линией. Роскошные формы, казалось, едва умещались в серебристом платье с открытой чуть ли не до самого копчика спиной. Но Павла больше заинтересовала ее компания. Два крепких на вид парня в майках-безрукавках посматривали на нее с небрежными ухмылками. Бритые головы, на шеях цепи из фальшивого золота, лагерные наколки на плечах, латунные печатки на пальцах. Похоже, бывшие зэки, причем не очень высокого полета. Само большее – бойцовская пристяжь, быки, вышибалы при пахане. Но вели он себя так, будто зашли в «Забегаловку» на часок-другой перед тем, как отправиться к королю на именины.
Один из них заметил скользнувший по нему взгляд Павла, внутренне напрягся. Агрессивный огонек вспыхнул в его глазах, но духота в зале и собственная лень вмиг потушили его. Да и не к чему было цепляться. Подумаешь, посмотрели на него... Впрочем, он мог наметанным взглядом определить в Павле офицера милиции. И ведь не объяснишь ему, что это не совсем так. Ведь для уголовников, как известно, не бывает бывших сотрудников...
Павел занял столик в другом конце зала, чтобы не смущать лагерную рать. Его и самого такое соседство совсем не радовало.
Пухлый, конопатый официант улыбнулся ему, как старому знакомому, подошел к столику.
– Пельмени. Салат. Водка.
– Понял, как всегда! – еще шире растянул губы официант.
– Почти... – угрюмо усмехнулся Павел.
В последнее время водка стала неотъемлемой частью его рациона. Увы, но это нужно было признать. И хорошо бы исправиться... Да, наверное, пора закругляться. Но только не сейчас.
– Что-то музыка у вас тут сегодня какая-то интересная, – с небрежностью к татуированным соседям заметил он.
– Кто платит, тот музыку и заказывает, – блеснул кабацким красноречием официант.
Павел подумал, что неплохо было бы закатать что-нибудь вроде «Прорвемся, опера» Расторгуева. Но ведь тогда скрытое противостояние обязательно перерастет в банальную драку. А ему пока не хотелось махать кулаками. Пока.
Лучше выпить, подумал он, когда официант поставил на стол бутылку водки. Водка зальет сознание, как дождь – лобовое стекло машины, тогда все плохое размоется, а хорошее всплывет желанной фантазией. Сейчас он напьется, отправится домой, где будет ждать его милое сердцу видение. Он снова будет говорить с Леной, расскажет ей, как хочет быть с ней...
И хорошо, что Юля находится у отца, пусть остается там. Хорошая она женщина, нежная, добрая. И чего греха таить, ему с ней уютно. И главное, что душу греет потребность защищать ее, оберегать от жизненных невзгод и собственной грубости.
Но все-таки это не то, чего бы он... Хотел? Но дело в том, что в этой жизни он ничего не хочет. Есть духовные и физиологические потребности, но нет стремления жить счастливой жизнью. Все это умерло вместе с Леной. Все, что спало в нем, когда она была жива...
Может, причина его неудовлетворения в том, что он не умел быть счастливым? Может, не дано ему это от рождения? А сейчас он уже знал, что такое счастье... Но для этого ему нужна была Лена. Только она. А раз так, то счастье недостижимо. Был только суррогат, который являла собой Юля. Сладкий, вкусный, ароматный, но суррогат. И не она виновата в том, что ненастоящая. Если бы он чего-то хотел от этой жизни, только Юля могла был стать его любимой женщиной, потому что соответствовала его запросам. Точней, соответствовала бы, потому что на самом деле не было у него таких запросов. Он просто плыл по течению, нет, не как бревно, а как лодка без весел, но с рулем. Он мог управлять собой, но у него не было возможности плыть против своей хандры навстречу Юле, своему новому счастью. А воды Стикса влекли его к смерти, в загробный мир, где он мог встретиться с Леной...
Павел осознавал, что сходит с ума. Чувствовал, что ему нужна помощь. Но ни один психолог не смог бы помочь ему. Ведь Юля не смогла справиться с его душевным недугом. А ведь она, казалось, была единственной, кто мог его спасти... Но, увы, этого не произошло. Как ни дорога ему Юля, но Лена по-прежнему превыше всего. Поэтому сегодня он снова напьется, чтобы дома встретиться с ее видением. Возможно, он увидит ее с порога. Она улыбнется, проведет его на кухню, как это было всегда, когда он возвращался с работы. Всегда она ждала его, всегда на столе был ужин. Но тогда она была жива. А сегодня она не сможет приготовить ему ужин. Когда она была жива, он ее не ценил. А сейчас готов был умереть, чтобы вернуться к ней...
Павел налил стопку, выпил. Мало. Повторил. Закурил. Снова выпил... А за спиной хохотала девушка, радуясь непонятно чему. Ведь ясно же, что уголовники не видят в ней женщину. Для них она – дешевая шлюха, с которой можно все... Впрочем, его это не касается. Он такой же сумасшедший, как и она. Она беспричинно смеется, а он безостановочно пьет.
Бутылка почти опустела, когда девушка вдруг оказалась рядом с Павлом. Подтянула к нему стул, села, порывисто обняв его за руку. Она уже не смеется, а судорожная улыбка больше выражает страх, нежели радость. И в инфантильном взгляде тоже испуг. Она явно искала от его защиты.
