– А наручники?
– Потом.
Павел огляделся. Небольшой деревянный дом, окруженный оградой. Бревна темные от времени, но стены ровные, и фундамент крепкий. Во дворе трава, на траве дрова, а у дров – братва. Два камуфлированных охранника с автоматами. Но не в дрова. Нельзя им пить, на службе они, покой Семена Бурыбина берегут...
Здесь же во дворе были сарай, курятник, будка, только кудахтанья не слышно и собака не гавкает. И еще ни одной соседской крыши за оградой не видать, зато на ветру качаются ели да сосны. Похоже, дом стоял особняком, где-то на опушке леса.
Две машины во дворе, но среди них не было старого джипа, на котором сбежал Семен. Да и сам Павел тоже.
– Потом суп с котом, – буркнул он.
Руки в наручниках затекли. Как бы гангрена не случилась от недостатка крови.
– Зачем с котом? – пожал плечами Ждан. – С тушенкой суп. У нас тут месяца на два запас.
– Что, так долго сидеть собираетесь?
– Нет, Семен здесь будет. А у меня дела: отцу надо помогать. Он сейчас всем рулит. Работы много. Может, поможешь? – с наивной надеждой в голосе спросил парень.
– А что, без меня не обойдетесь? – усмехнулся Павел.
– Обойдемся, конечно. Но сейчас нам каждый человек дорог... Ну, Семен так сказал...
– Это Семен. А сам-то ты что думаешь?
– Голова кругом идет, чтобы думать...
– Как же ты Семена смог вытянуть, если не думаешь?
– Почему не думаю? – оскорбленно нахмурился Ждан. – Думаю. И делаю. Пока все получается... И отец думает. Он все может и все знает... А ты давай в дом. Надоел ты мне, а Семен ждет...
Семен сидел в горнице за столом, на котором дымилась кастрюля с ароматным, пахнущим тушенкой варевом. Чем-то он напоминал крестьянина, вернувшегося в дом после сенокоса. Голова чуть наклонена вперед, но на шее сидит мощно, основательно, в глазах усталость, а на губах довольная улыбка, как у человека, исполнившего свой долг перед семьей. В комнате не было жарко, но лоб у Семена был мокрым, и лицо красное, как будто распаренное.
В соседней комнатке, за распахнутыми дверями, на старом продавленном диване сидели двое, с оружием. Судя по джойстикам в их руках и глупо вытянутым лицам, а также по взрывам и автоматным очередям, доносившихся с их стороны, они вели бой на игровой приставке.
– Двери закройте, бараны! – чуть повернув к ним голову, небрежно бросил через плечо Семен и, обращая взгляд к Павлу, показал на свободный стул.
– Ужинать давай.
Он сам зачерпнул из кастрюли, чуть ли не до краев наполнив глубокую тарелку, даже подал Павлу хлебницу. Себе наливать суп не стал.
– А сам? – спросил Никифоров.
– Да я уже... Ну, может, чуть-чуть, – немного подумав, Семен снова взял в руки черпак.
Плеснул себе в тарелку остывающую гущу из давленого картофеля и тушеного мяса, взялся за ложку. Удивленно глянул на Павла, который по-прежнему держал руки на коленях.
– А ты чего?
– Наручники бы снять.
– А дергаться не будешь? – благодушно спросил Бурыбин.
– Нет.
– Слово даешь, что не сбежишь?
– Даю.
Семен поднялся, подошел к Павлу, достал из кармана ключ от своих наручников, им и разомкнул его браслеты, утопил их в своем кармане.
– Смотри, ты слово дал, – возвращаясь на свое место, напомнил он.
– Выпить нет ничего? – спросил Никифоров.
Набраться бы до полной невменяемости да завалиться спать. Неважно, где, хоть на завалинке во дворе, хоть в погребе, можно и на полу в доме, лишь бы только не видеть бандита и убийцу, что сидел перед ним.
– Обойдешься.
– А ты?
– У меня здоровый образ жизни, – мотнул головой Семен.
– А брата помянуть?
Павел хлебнул суп. Теплый, пересоленный, но наваристый и сытный.
– Помяну. Как только убийц его накажу, так сразу и помяну.
– Кто они?
– А догадайся без шпаргалки.
– Что, Паук от вас сбежал?
– От нас?!
– А разве не вы его из дома увезли?
– Что, Харчев об этом спрашивал?
– Нет. Но я-то знаю...
– Догадываешься.
– Ну да, догадываюсь...
– А теперь знай. Не сбегал он от нас. И знаешь почему? От нас не убежишь...
– Значит, нет его больше?
– Тебе какая разница? Ты в бегах, и ментом уже никогда не будешь... А вернешься к ним, тебе все равно под меня копать не дадут. Потому что ты наш, ты с нами. Я так Харчеву и сказал: наш ты.
– Зачем? – выпустив из рук ложку, резко спросил Павел.
– А потому что судьба у тебя такая, в одном с нами корыте плыть... А что тебе не нравится? Сейчас паучат передушим, и снова заживем. Если отец взялся за дело, то все в лучшем виде сделает. И с Харчевым решим проблему, и с Лихопасовым. А то, что мы из-под конвоя сбежали, так это продажные менты убийством нам угрожали... Да, продажные менты. А что, не продажные? Если бы своих не продавали, нас бы сейчас в «сизо» принимали... Ты не дуйся, это я не про тебя. Ты – мужик нормальный. Не знаю, как насчет денег, а на страх тебя не купишь. А то, что против своих пошел, так это потому, что за жену отомстить хотел... Ты за жену мстил. И за дочку ты свою тоже трепыхался. Это все потому, что семья тебе твоя дорога... И мне моя семья дорога. Я отца своего люблю. Мать, Царствие ей Небесное, люблю. Юльку, будь она неладна, люблю... А за братьев своих рвать всех буду!..
– Не мешай муку с цементом, – скептически скривил губы Павел. – У меня обычная семья, а твоя – мафиозная. Мафия вы. Потому и бьют вас, что вы мафия...
– Обидеть хочешь? – скривился Семен. – А не выйдет. Да, мы мафия. Но в лучшем смысле этого слова. Мафия и семья – это, знаешь ли, одно и тоже... Потому и биться буду до последнего, потому что за честь семьи мщу. И Ждан со мной, если надо будет, костьми ляжет...
– Оба ляжете.
– Не дождешься. Вся эта шваль паучья у меня на ладони. Думаешь, я не знаю, кому лапы вырывать? Знаю. Завтра и начну... А потом этой сучке голову скручу, – прошипел Семен, злобно сжимая кулаки.
– Какой сучке?
– Узнаешь. Если доживешь... А тебе жить надо. И желательно, с нами...
– Я сам по себе. Сам родился, сам и умру.
– Ну да, ну да, принципы. Хотел бы я посмотреть, как ты слово держишь.
– Какое слово?
– Ты мне слово сейчас дашь, что не сбежишь.
– А если не дам?
– Ну и зачем ты об этом спросил? – скривился Семен. – Любишь, когда тебе отвечают гадости?.. Даешь слово, что не сбежишь?
