– Ну и кто к нам пожаловал? – кисло спросил он.
– Серега Кирсанов. Статья сто пятьдесят восьмая…
– А-а, на лайбе решил погонять, да?
– Ага, что-то вроде того. Только, как видишь, не туда заехал…
– Не понял, а чем тебе не нравится наш гараж? – встрепенулся паренек. – Почему не нравится? Нравится. Я правильный пацан, и мне на кичу заехать не в облом. Тем более что у меня прописка здесь есть…
– Прописка? Ты че, уже бывал здесь? И кто тебя прописывал?
– А сам кум меня прописывал, понял?
– Кум?! Я не понял, ты че, на кума козлишь?
– За базаром следи, да… Я в этой тюрьме родился, понял? Меня мама здесь родила. Так что у меня по жизни на тюрьме прописка…
Серега врал напропалую. Это Шорох в свое время протолкнул ему такую мульку насчет мамы-арестантки. Тут главное – держаться уверенно и всем видом показывать, что ты не чмырь какой-то. Лажа может вскрыться. Тогда все поймут, что ты прогнал фуфло. Но если к этому времени тебя примут за крутого, твой базар будет воспринят как хохма. Мало того, тебе в актив капнет дополнительное очко. А вот если дашь слабину – влет заклюют. И уже твое очко пойдет гулять с активными пацанами, а сам ты станешь пассивным. Такого исхода Серега для себя не желал. Он не знал, есть ли жизнь на Марсе. Но был на все сто уверен, что в петушином углу жизни нет. Во всяком случае – для него.
– Круто! – завистливо протянул паханчик. И с оскоминой на лице спросил: – А кум-то здесь при чем?
– А он просил мою маму меня обратно родить, – прикалывался Серега. – Она-то была не против, да меня обратно хрен засунешь. А кум, козляра, давай меня туды впихивать. Я ни в какую. Короче, обломался кум. А у меня на макушке после этой канители пятно осталось…
На голове у него в самом деле было родимое пятно. Правда, к «обратным» родам оно не имело никакого отношения.
– В общем, пацаны, это, типа, штамп о тюремной прописке. А кто мне его поставил?..
– Кум! – подхватила толпа.
Пацаны веселились от души. И на Серегу смотрели с нескрываемым уважением.
– Круто ты задвинул!
Паханчик не мог не признать его карту козырной. Но в то же время он всерьез опасался, что у него не найдется более сильной карты. И тогда Серега может занять его место. Если, конечно, тюремные воры не утверждали его в должности смотрящего по хате…
Боялся паханчик зря. Серега не метил на его место. Ему вполне хватит звания «честный арестант».
– А ты не наврал?
Не хотел Серега нарываться на этот вопрос. Но избежать встречи с ним не удалось.
– Да нет, не соврал, – невозмутимо пожал он плечами. – Хотя всякое может быть. Вы вот все на шконарях зады греете. А я перед вами на ногах стою. А в ногах, сами знаете, правды нет…
Развязка пацанам понравилась. Да и паханчик не стал накалять обстановку. От Сереги отвязались, и он получил возможность спокойно обустраиваться на новом месте. Больше его не трогали.
А вот на следующий день в камеру въехали сразу два новичка. Один из них имел впечатляющую внешность. Высокий, в плечах косая сажень, кулаки устрашающих размеров. Только вот не было в этом парне внутреннего стержня. Рыхлая, бесхребетная сущность. Голова низко опущена, взгляд пугливый, плавающий. Паханчик Кент вмиг разглядел его слабину. Да и пацаны уже видели, что за баран зарулил к ним в хату. Толпа оживилась. Хлеба не надо, зрелищ давай…
Второй пацанчик – совсем еще дитя. Лет четырнадцать ему, не больше. Маленький, пухлый, кожа розовая, глаза как у ангелочка. Ему бы в песочнице с машинками играть, а он уже в тюрьму попал.
Малыша трогать не стали. Без разговоров отвели ему место на свободной шконке. А за верзилу взялись со всей основательностью.
– Ну и как нас зовут? – с ласковой издевкой спросил Кент.
– Антоша, – хлопая глазами, ответил простак.
Натуральный дебил. Была бы у него в голове хотя бы одна извилина, он бы таким дурацким именем не назвался. Антон, Антоха – это нормально. Антоша же – это чисто детский сад или приют для олигофренов.
– Ты, Антоша, где прописан?
– Город Красномайск, улица Ворошилова, дом четыре, квартира…
– А в квартире твоей на Ворошилова живет сын коня Буденного, да? – осклабился Кент.
– Да нет, нет у нас никакого коня, – почесал затылок Антоша.
– А ты кто?
– Я – Антоша…
Пацаны давились смехом и хватались за животики. Сереге тоже было весело, он тоже хотел зрелищ.
– Значит, так, конь ты с яйцами, у нас на хате не конюшня и без прописки даже козлы жить не могут. Так что будем тебя прописывать.
– Так это, у меня ж паспорта нет. Менты, падлы, забрали!
Камера взорвалась. Это был не просто смех, это была самая настоящая истерика.
– Ты че, в натуре, невъезжающий, да? – наседал на Антошу Кент. – Ты же конь. И твой паспорт – хвост, копыта и лоб… На лоб тебе прописку ставить будем. У нас и штамп есть…
Смотрящий оттянул средний палец на правой руке.
– Я тебе буду вопросы задавать. За каждый неправильный ответ – щелбан. Согласен?
– Как скажешь, – пожал плечами увалень.
– Вот ты мне скажи, почему Буденный на своем коне скачет на беляков?
– Как почему? Чтобы беляков рубить!
– По земле он скачет, понял?.. Иди сюда!
Антоше бы разозлиться да наехать на Кента. Ну, отоварили бы его пацаны в ответ. Зато бы никто больше над ним не прикалывался. Так нет, этот придурок подставляет свой дубовый лоб. А щелбан у Кента мощный.
Антошу со всех сторон грузили хитромудрыми вопросами. Верзила отвечал на них. До посинения лба. У Кента разболелся ударный палец. Да и Антоша его утомил.
– Ладно, короче, еще один вопрос, и все… Вот ты скажи, братан, ты меня уважаешь?
– Уважаю! – расплылся в довольной улыбке дебил.
– Тогда скажи мне, братуха, такую вещь. Вот идешь ты с топором, а перед тобой всего два дерева. Я на березе сижу, а на сосне прокурор. Ты какое дерево рубить будешь, сосну или березу?
Антоша просветлел ликом. Типа, на этот вопрос и дурак ответит.
– Ну конечно, сосну! – завопил простак.
– Соснешь?! Ты че, у всех сосешь? Я не понял, ты че, вафел?
Антоша оправдывался как мог. Мол, игра слов, то да се. Но его никто не слушал. Пацаны чуть ли не по полу катались со смеху.
Наконец толпа угомонилась. Послышался голос Кента:
– Ладно, братуха, про сосну забыли, да. А так все в порядке… Ты вот мне скажи, как ты дальше жить собираешься? Вором в законе быть хочешь?
– Конечно, хочу! – воспрянул духом Антоша.
