– А если не справлюсь?
– Справишься. Ты умная женщина, ты сильная. Я в тебя верю. И тебе верю…
– Мне до сих пор кажется, что все это не со мной происходит, – вымученно улыбнулась Марина.
– Ты сменила одну реальность на другую, поэтому у тебя кружится голова. Но это пройдет. Поверь, в новой жизни у тебя будет все. Деньги, положение в обществе…
– Не думаю, что мне понравится такая жизнь.
– Понравится. И ты не будешь чувствовать себя дурой. Будешь чувствовать себя дурой, если вернешься в прежнюю жизнь…
– Не знаю, может быть.
– Если сомневаешься, можешь остаться в прежней жизни.
– Нет уже больше прежней жизни, – покачала головой Марина. – Может, это и дико, но ты мой муж. И главный прокурор мне уже выговаривал. Могут и в злоупотреблении обвинить. А это как минимум увольнение…
– Тогда добро пожаловать в новую жизнь. Теперь я – твоя карьера. Я, дом и семья…
– До семьи еще дожить надо.
– Да, девять месяцев – это большой срок. Но четыре года еще больше… Даже если эти девять месяцев с отсрочкой на один год, все равно четыре года больше… Отсрочка остается в силе?
– А ты собрался начать прямо сейчас? – настороженно посмотрела на него Марина.
– А вдруг?
– Ты мне сам дал эту отсрочку.
– Да, но ты можешь ее отменить.
– Я могу сократить только срок твоего наказания. Говорят, что Дума собирается вносить поправки к новому кодексу. Можно освободиться условно-досрочно и по твоей статье. Через две трети срока. Я буду держать руку на пульсе событий…
– А я хочу держать руку на твоем пульсе.
Вайс мягко взял Марину за руку и привлек ее к своим губам. Потому вдруг резко подался к ней, обнял за талию, носом зарылся в ее волосы.
Она напряглась, но вырываться не стала.
– Так нечестно.
– Я просто хочу запомнить твой запах. Запах своей жены.
– Ты дал слово, что не тронешь меня.
– Да, было такое… – кивнул он, отстраняясь от нее. – И ты дала слово.
– Я его сдержу.
– Тогда, я думаю, между нами нет никаких недоразумений.
– Нет. Если не считать, что мы наделали кучу глупостей.
– Я сделал все правильно. И ты не должна жалеть… Через год… Нет, уже через десять месяцев я жду тебя в гости. Обещаю, что буду вести себя хорошо, буду исправно работать и заслужу право на длительное свидание… А если нет, то я его куплю… Надеюсь, деньги будут поступать исправно…
– Пока я тебе ничего не могу сказать. Пока я ничего не знаю. Но сделаю все, что могу…
– Это забота Ульяна. Когда буду на месте, свяжусь с ним. И с тобой.
– Я буду ждать.
– А я буду ждать тебя на длительное свидание…
– Мы бы могли прямо сейчас, – опустив голову, с досадой на себя, сказала она.
– Так в чем же дело?
– Но я не могу… Может, и хочу, но не могу… Правда, не могу…
– Это твоя правда, Марина. И у меня теперь есть правда. Моя правда в том, чтобы вернуться к тебе. И чем скорей, тем лучше…
– Всего четыре года.
– Да, но я и в зоне могу дров наломать, – усмехнулся Вайс. – Мало ли как фишка ляжет. Может, еще срок добавят…
– Только попробуй! – натянуто улыбнулась Марина.
– Не буду пробовать. Буду жить мирно… Если получится… Если оставят в покое… Но я за себя не боюсь. За тебя боюсь. За нас и за наше будущее…
С телефона Марины он сначала позвонил Широкову, затем Ульяну. Тем самым открывая перед ней свои карты и рискуя стать банкротом. Теперь их будущее зависело исключительно от этой женщины…
Глава 12
Мотор гудит, циркулярка завывает как тревожная сирена. Станок для распилки бревен старый, опилки летят в разные стороны, лезут под защитные очки, так и норовят засыпаться под шиворот. Но Вайс давно уже привык к этим звукам, и разделать бревно под ноль для него не проблема.
Уже скоро год, как он в зоне, в далеких уральских краях. Крутого бандитского авторитета не изображал, пальцы веером не гнул, на первые роли не лез. В общем, с ходу влился в серомастные мужицкие массы. В актив записываться не стал, хотя «кум» и подбивал на это грязное дело. Библиотекой, сказал, заведовать будешь, место это теплое и спокойное. И еще сытное, если бы посылки с воли позволяли получать хотя бы по штуке в неделю, а не два раза в год. Можно бы и без передач здесь неплохо жить, только «козлом» Вайс становиться не хотел, поэтому вежливо отказался. А настаивать начальник оперчасти не стал. Ломать ему Вайса не с руки, ведь он к ворам в отрицалово не метил, на нарушение режима не настраивался, а стукачей и прочих лизоблюдов здесь и без него хватало.
Условия содержания были не очень. Спальные помещения – это большие камеры, и людей здесь, как пчел в улье. Шконки двухъярусные, сдвинуты так плотно, что между ними можно втиснуться только боком, и основной проход узкий, причем заставлен табуретками. Зато у каждого свое место, по два человека на шконку не практикуется. Стены такие же обшарпанные, как в следственном изоляторе, койки облупленные, с железными полосами вместо сеток. Зато нет ужасных окон с многослойными решетками, через которые в тюремную камеру едва пробивается солнечный свет. Обычные окна, широкие, в них запросто можно смотреть на дорогу за локальной зоной.
Работы в колонии хватало на всех, но кормили плохо, отопление в бараках слабенькое, и зимой приходилось спать в телогрейках. И вообще, намерзся Вайс за эту зиму, натерпелся. Мог бы и в сосульку превратиться, если бы вдруг попал в штрафной изолятор. Там, говорят, даже отопления в камерах нет, кто как может, тот так и согревается. Потому и желающих туда попасть не наблюдалось. Даже воры ходили на общие работы, чтобы не нарываться. Освобождались от исправительного труда только особо блатные личности, вроде законного вора Слепня и его свиты. За численностью этих людей следил сам начальник колонии, дабы не плодить бездельников. Вайс в эту когорту избранных не стремился, целыми днями пропадал в промышленной зоне. Распиливал бревна на доски, давал план, не бузил, числился на хорошем счету. Именно поэтому сегодня у него встреча с женой. За ним вот-вот должны прийти, чтобы провести в помещение для длительного свидания.
Строгий режим – это серьезно. Два краткосрочных и одно длительное свидание в год, по две посылки и бандероли. И деньги на личный счет можно класть только те, которые заработал на производстве, а тратить на ларек не больше одного минимального размера оплаты труда. Все, что больше, – уже нарушение режима со всем отсюда вытекающим. И деньги с воли, и отоварка через лагерных барыг – все это риск. Поэтому, чтобы не искушать судьбу, Вайс отказался от финансовой поддержки с воли. Вернее, почти отказался. Ульян смог передать ему солидную сумму в стодолларовых купюрах, и он схоронил ее на черный день. Вдруг лишится права на длительное свидание, тогда придется его выкупать. Он жил этим будущим свиданием и не мог его потерять…
