Сегодня вечером у нее выступление. А это значит, что ей жизненно необходимо отдать два-три часа салону красоты. К счастью, до него рукой подать. Даже машину брать не надо. Вышел со двора, перешел дорогу и пожалуйста, пользуйся технологиями настоящего и даже будущего…
Но до салона Катя не дошла. Она переходила дорогу, когда рядом с ней затормозила машина. Даже марку распознать не успела – так быстро все произошло. Мощный электрический разряд в бедро, искры – и полное солнечное затмение…
Очнулась она в машине. На голове мешок из белой ткани, рот заклеен пластырем, руки связаны, ноги тоже. Справа и слева какие-то люди – как тисками сжимают ее своими мощными телами. Катя замычала, задергалась. Но никому не было никакого дела, что жертва пришла в себя. Гробовая тишина вокруг. Только слышно, как приглушенно ревет движок и гремят рессоры. Судя по всему, машина отечественного производства. Впрочем, какая разница…
Машина ехала долго. Притормаживая, ускоряясь, но без остановок. В конце концов она остановилась. Катю вытащили из машины, куда-то понесли. Какой-то дом. Какая-то темная комната. Очень темная. Когда с ее головы сняли мешок, она ничего вокруг не увидела. Только едва различимые силуэты людей. Сначала ей развязали руки и ноги, только затем сорвали пластырь со рта.
– Что вы делаете, сволочи? Кто вы такие? – истерично закричала она.
Но в ответ тишина. Люди молча выходили из комнаты в темный коридор. Катя понимала, что сопротивляться бессмысленно, этим она могла только усугубить свое и без того незавидное положение. Поэтому она не стала кидаться на своих похитителей, хотя очень хотелось выцарапать глаза хотя бы одному из них.
– Козлы, вы хоть знаете, с кем связались? – разорялась она. – Да вас, уродов, за меня на флаги порвут!
Но никто даже не реагировал на ее заявления. Входная дверь со скрипом закрылась. Катя осталась в темной затхлой комнате без окон. Гремучий страх, замешанный на панике, мешал трезво размышлять. Время, казалось, остановилось. Как будто некуда было ему идти, потому и остановилось… Но время шло. И похитители не забывали о своей пленнице. Сначала ей принесли еду. А затем объявили, что за нее затребован выкуп. Кто и какую сумму должен был выплатить, не сказали. И телефон ей не давали, чтобы она пожаловалась на судьбу. Когда она попыталась заговорить со своими тюремщиками, дверь в комнату сразу же закрылась.
Шло время. Вернее, тащилось по бесконечно длинной и темной дороге, как та безнадежно заторможенная улитка. По дороге, по которой мог проехать какой-нибудь грузовик, чтобы раздавить эту глупую улитку. Чтобы уничтожить саму Катю…
Она не знала, сколько времени провела в заточении. День, два, может, неделю. Но в конце концов все закончилось. За дверью послышался топот ног. Чей-то сдавленный вскрик, шум падающего тела. Еще вскрик… А затем открылась дверь. Катя увидела вооруженных людей. Черные каски с забралами, черная униформа, бронежилеты, необычной формы автоматы с длинными трубами глушителей. Судя по всему, это был спецназ…
Катя облегченно вздохнула. И попеняла себе за упаднические настроения. Как она могла думать, что некому заступиться за нее? Она же звезда, у нее столько поклонников, в том числе и во властных структурах, которым подчиняется освободивший ее спецназ. Она готова была расцеловать освободивших ее людей. Но те как будто нарочно дистанцировались от нее. Их неприступная аура не располагала к общению. Как будто не люди это, а роботы.
– Спасибо вам, ребята, даже не знаю, как вас благодарить!
А в ответ тишина. Ее молча проводили в комнату, где в кресле спиной к ней сидел какой-то человек в штатском.
В комнате полнейший беспорядок. На столе остатки скудного пиршества, перевернутый стул, скомканная ковровая дорожка, на полу валяются чьи-то джинсы… Зато здесь было много дневного света. И это при задернутых шторах. Уставшая от темноты Катя хотела, чтобы их раздвинули. Хотела и боялась, как будто могла ослепнуть от хлынувшего в комнату света.
Но ослепил ее не солнечный свет. Эффект разорвавшейся бомбы произвел мужчина, повернувшийся к ней лицом… Вадик очень изменился. Постарел, заматерел. Но Катя не могла не узнать его. Все тот же волчий взгляд, жесткость которого не могла смягчить никакая улыбка. Было видно, что Вадик следит за своей внешностью – короткая, но модельно оформленная стрижка, смягченная кремами кожа, белоснежная улыбка, даже бесцветный маникюр на руках. Но как бы ни отбеливался он, в нем угадывался темный, прожженный зоновским пеклом волчара. И даже пиджак у него был из волчьей шкуры. Чертовски дорогой пиджак и новый, с иголочки – как и все другое, что было надето на нем. Черные, идеально отутюженные брюки, туфли из крокодиловой кожи. Платиновый «Роллекс», золотые с камушками печатки на пальцах, из расстегнутого ворота модной косоворотки выглядывала массивная цепь. Круто одет Вадик. Но безвкусно.
– Наш Вадик был на все горазд…
Катя и не хотела это говорить, но слова сами сорвались с ее губ. Она одернула себя, но было уже поздно.
– Это вместо «спасибо»? – нахмурился Вадик.
– Извини, если это тебя обидело, – смущенно пробормотала она.
– Я не обиженный, чтобы обижаться. И не пианист. Тем более не педагог.
– Это я «Балаган» вспомнила, извини…
– За «Балаган» извиняться не надо, – расплылся в улыбке Цепень. – Я часто вспоминаю балаган. Так же часто, как тебя. Ты совсем не изменилась, Катерина. Такая же красивая, такая же… э-э… Короче, я тебя очень-очень хочу…
– Прямо сейчас? – удивленно и чуточку возмущенно повела она бровью.
– И сейчас, и всегда… Извини за прямоту, но ты же знаешь, я по-другому не могу. Когда-то на меня круто наехали из-за тебя, красивой. Сама знаешь, что было. Давно это было, не вопрос. Но я и сейчас любому козлу рога обломаю!
Катя вдруг поняла, что, кроме них двоих, в комнате больше никого нет. Спецназовцы как сквозь землю провалились.
– Я знаю, ты Костю хотел из-за меня зарезать.
– Хотел. Да не зарезал. Сам под раздачу попал. Ты думаешь, я это ему прощу? – злобно сверкнул взглядом Вадик.
– Сколько лет уже прошло. Четырнадцать, да.
– А у меня нет срока давности – ни для тебя, ни для него. Зачем ты мне сказала про этого ублюдка? Зачем настроение испортила?
– Извини. И спасибо за то, что меня спас.
– Ну, наконец-то! – Вадик смягчился и обнажил в улыбке белоснежные зубы. – Мои люди грех на себя взяли, три трупа сделали ради тебя. А она вместо «спасибо» педагогом чуть не назвала.
– Вадик, это всего лишь песня.
– Да, Вадик-пианист, душой там был не очень чист… У меня чистая душа… Со всех сторон я чистый…
На какое-то мгновенье Кате показалось, что Вадик оправдывается перед ней.
– Как ты меня нашел?
– По радио услышал, что Екатерину Кравцовскую похитили на улице. Прямо средь бела дня…
