– Ты его в лицо видел, когда он к рынку бежал? – в предвидении большого разочарования спросил я.
– Нет.
– Ну а как же ты его тогда опознал?
– Так это, я ж человека по движениям узнать могу. Как ходит, как руками машет, как шеей вертит, ну и как смотрит... Этот напряженно смотрит, высматривает, прислушивается, как будто боится... нет, остерегается...
– Где ты его видел?
– Да есть одно место... Может, еще децил накинешь, а?
Я молча достал сотенную купюру, которая исчезла, едва только его пальцы зафиксировали ее. И если бы только это. Чапа так дыхнул на меня перегаром, что меня затошнило.
– Место где?
– Так вот оно, место, – сказал воришка, кивнув на свой дом. – А вот и сам жилец идет... Кажется, совсем уходит. Говорил же, слинять собрался, сумка вон...
Я не слушал Чапу, но и без того было ясно, что парень собирался уходить насовсем. Битком набитая спортивная сумка, левой рукой заброшенная за спину, твердая походка, стремительный, лишенный каких-либо сомнений шаг. Куртка-ветровка желтого цвета с опущенным капюшоном, джинсы, не сковывающие движения, кроссовки; ни бейсболки, ни солнцезащитных очков. Молодой парень, может, чуть-чуть старше двадцати пяти лет. Короткая прическа, блестящие, будто склеенные смолой волосы, лоб настолько сморщенный, что могло показаться, будто его не было вовсе, отчего взору открывалась рельефно-волнистая поверхность головного мозга. Взгляд не совсем еще зрелый, как у совершенно взрослого мужчины, но жесткий, быстрый, хваткий, анализирующий.
Парень лишь вскользь, хотя и не без интереса глянул на Чапу. Но за меня зацепился, и тревожно стало у него в глазах. Хода он не сбавил, но рука полезла под куртку. Но ведь и я пришел в движение. Пальцы автоматически прилипли к рукоятке пистолета. Вот когда парень всполошился по-настоящему. Сумка вдруг свалилась с плеча, блеснул на солнце вытащенный из-за пояса хромированный пистолет.
Справа кашлянул Чапа, где-то слева захлопал крыльями петух, за спиной прошуршала шинами машина. С дерева каркнула ворона, щелкнула рогатка, в луже предсмертно квакнула подстреленная лягушка, с хохотом пробежали мальчишки, вслед за ними прогрохотало корыто с проржавевшим дном, чей-то женский голос позвал какого-то Ваньку домой, в отдалении ударили в набат, собирая людей на пожар... Я уже и не соображал, откуда эти звуки, из настоящего или из прошлого. Главное, как можно быстрей выхватить пистолет, опередить противника. И на ноги правильно стать, не завалить корпус, не потерять равновесие.
А парень уже тянет ко мне правую руку, левой цепляя затворную раму, чтобы заполнить ствол патроном.
«Ваня, домой!»... Это же голос моей матери. Это она зовет меня домой. Темно, в небе луна, в ее свете серебристо поблескивает река, костер, уха, но мы еще маленькие, нам еще рано в ночное. Потому и вышла моя мать за околицу, и тетя Глафира с ней, и тетя Оля... Сейчас нас, мелюзгу распоясавшуюся, вернут домой, отец всыплет мне ремня, мама потом утрет слезы, напоит парным молоком, уложит спать на мягкую перину, поцелует в щеку, оставив на память сладковатый, слегка терпкий запах пота.
Киллер уже жмет на спусковой крючок. Я вижу это как в замедленной съемке... Слишком долго все тянется. Целая ночь прошла, утро уже, мы с мальчишками бежим по улице, я с Вовкой тащу за веревку ржавое корыто, Васька раскручивает за хвост дохлую кошку. Вот мы останавливаемся у поросшей камышом канавы, Темка из рогатки метит в зеленую пупырчатую лягушку. Камушек в кожетке у него твердый, гранитный, таким и человека можно убить...
Ну, чего же ты, Темка, не стреляешь? Может, тебя пугает почерневшее небо, грозовые тучи? Или тебя смущает гул набата?.. Но ты не бойся, Темка! Давай, давай!
С грохотом разверзлись небеса. Закружилось вдруг вокруг, затряслось, время быстро побежало вперед, ввысь устремился чей-то истеричный смех, а вниз ударила невидимая молния. Ударила прямо в меня... И крякнула, умирая, лягушка, и в небо под гул набатного колокола взметнулись всполохи пожара...
Глава 14
Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Где-то наверху, над толщей земли, покрытой снегом, хлюпает капель – тает лед, тают сосульки; деревья просыпаются, по их стволам наверх, к безлиственным кронам, от живой земли неторопливо поднимаются питательные соки. Но этот перестук раздражает, бьет по нервам, и не хватает терпения лежать неподвижно, наслаждаясь тишиной и покоем вечности.
Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Да что же это такое? Так покойно было безжизненно лежать под глубоким и тяжелым слоем вечности, но эта капель просто невыносима!
Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Я открыл глаза и увидел прикрученную к стене белую, с рыжими разводами раковину, медный кран с фаянсовым маховиком, капля насыщается водой, звонко падает вниз, раз, другой... Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Но этот звук уже не раздражает. Эта капель вернула меня на поверхность жизни из подземных глубин, где мрак и вечность.
Лампа в круглом абажуре под потолком, темный, слегка заплесневевший угол, закрытая дверь возле умывальника, пустая рогатая вешалка рядом с ней. Больничная палата, и я здесь – прикованный к кровати пациент. Шея туго обмотана бинтами, руки под простыней – катетеров не видно, не заметно трубочек и проводков, идущих к аппарату жизнеобеспечения. Да и нет никакого аппарата, не слышно его. И на лице нет кислородной маски...
Я чувствовал свое одеревенелое тело, а пальцы на руках и ногах казались чужими, с трудом, но все-таки повиновались мне. Ничего, пройдет время, и я смогу встать на ноги. Я знал, как это бывает. Я знал, как выздоравливает после ранения человек... Я жив, и я обязательно встану с больничной койки.
Дверь в палату открылась, и я увидел мужчину в белом халате. Высокий лоб, широкий овал лица, но глаза, нос и рот маленькие, казалось, они стремились собраться в точке на переносице. Но дефектным его лицо я назвать не мог, хотя бы потому, что на нем светилась радушная, жизнеутверждающая улыбка.
– Ну вот! – глянув на меня, затем на часы, еще шире растянул он губы. – Точно по расписанию!.. Как чувствуете себя, молодой человек?
Словами ответить я не смог: во рту пересохло, язык намертво, казалось, прилип к нёбу. Но я кивнул, выражая свою догадку о том, что шансы у меня есть.
– Вот и я думаю, что все в порядке, – задорно подмигнул мне врач. – Пуля попала в шею, гортань, позвоночник и сонная артерия не повреждены, и это самое главное. Крови много потеряли, но ничего… У вас хороший начальник. И, главное, что одной с вами крови, капитан... А вот, кстати, и он. То есть она... Здравствуйте, Дарья Борисовна! Я же говорил, что ровно в десять он будет,как огурчик...
В палату вошла Дарья. В глазах затаенная радость, на лице растерянность, на губах печальная, но не страдальческая улыбка. Впрочем, врач вежливо выставил ее за дверь. Но, закончив осмотр, впустил снова. Это я воспринял как хороший знак. Если ко мне допускают посетителей, то, значит, со мной все в порядке. Неважно, что Бесчетова не простой визитер. Для врачей перед болезнью все равны.
