– Ты меня прости, что сегодня я не смогу посвятить тебе вечер. Понимаешь, надо работать. Теперь, когда у меня есть эта картина, я просто обязан заняться ее исследованием.
Арина все понимала. Конечно, работа прежде всего. Ее герой делает очень важное дело, развлечения подождут. Ничего не случится, если они сходят в кино в другой раз. А они непременно сходят! Девушка с надеждой заглянула Валерию в глаза.
– Я тебе позвоню. Обязательно, – заверил он ее, обворожительно улыбаясь. – Куда тебя отвезти? Домой?
Высадив Арину возле ее двенадцатиэтажки, Фианитов рванул к себе. Требовалось срочно снять стресс, иначе это непосильное напряжение грозило обернуться инфарктом. Болезнями сердечными Валерий никогда не страдал, но, как он рассудил, еще пара таких приключений – и больничная койка ему обеспечена, а то и место на кладбище.
Дома он первым делом полез в бар и опрокинул в рот рюмку коньяка, затем вторую. Тревога отпустила, дрожь в руках унялась, ладони взмокли и согрелись наконец. Теперь, когда никто его не видел, Валерий смело развернул полотно, чтобы как следует его рассмотреть.
– Охренительно! – емко выразил он свое восхищение.
Тройка, сани, ослепительный снег – картина была не просто красивой, она была настоящей, и в этом заключалась ее особая притягательность. Никогда раньше Фианитову не доводилось держать в руках подобных вещей. Понятие «музейный экспонат» для него всегда было священным. С детства его приучили в музеях ничего руками не трогать. Он и не трогал, усвоил это правило как аксиому. Сейчас Валерий испытывал противоречивые чувства: смесь восторга и осознания собственного величия со страхом. Он, рядовой гражданин, прикоснулся к шедевру! Ему стало доступно то, что видят лишь единицы. Кто еще может лапать наследие нации?! Только избранные! И он теперь смело может считать себя таковым. Сотрудники музея не в счет – это просто обслуживающий персонал.
Фианитов очень боялся. Оказывается, это очень страшно – прикоснуться к великому. На него давила значимость картины. Это все равно что держать в руках очень дорогую хрустальную вазу. Когда-то, в детстве, они с отцом готовили на мамин день рождения подарок. За большие деньги купили красивую вазу, Валера взял ее подержать – и нечаянно разбил. Тот случай навсегда врезался в его память, отпечатался в ней паническим страхом перед бесценными вещами.
Но больше всего Фианитов боялся попасть в поле зрения милиции. Он только сейчас по-настоящему осознал, что совершил уголовно наказуемое деяние. Но не пойти на это он не мог, в этом и заключался весь кошмар его положения.
– Чертов Звиад! Чертова картина, будь она неладна! Когда же все это закончится?! Кругом одни проблемы. Ну почему, почему мне так не везет? – застонал он, жалуясь на жизнь.
* * *
Если бы кто-нибудь из знакомых Лены, оставшихся в ее прошлой жизни, увидел бы ее – не узнал бы. Она раздобрела, округлилась и из юной девушки – изящной статуэтки с фарфоровой кожей – превратилась в пышнотелую матрону. Щедрое южное солнце подарило ей оливковый загар, что было несомненным плюсом. Она не подурнела, просто стала другой. Ее и звать стали иначе, на кавказский манер – Лейла. Самая большая перемена произошла не с внешностью, а с ее характером. Вместо своенравной, капризной барышни – кроткая и смирная, тихая, как монахиня, жена горца. Вся жизнь Лейлы теперь состояла из работы по дому. И никаких театров, кино, прогулок в Парке культуры. Раз в год на Пасху ее вывозили в райцентр – в магазин за обновкой. Но она не могла выбирать одежду на свой вкус – что ей носить, решал муж. Лейла ему не перечила, решив выйти замуж за Миндию, она обязалась жить согласно с традициями горцев, а они предполагали полное послушание. Ей было все равно, что носить, хоть мешок, в любом случае, жизнь была ей немила. Впрочем, одевалась Лейла, по ее мнению, как раз в самые настоящие мешки – один бордовый, на ногах, второй – темно-серый, на плечах.
– Это из-за картины. Все из-за того, что я ее продала, – часто повторяла она чуть слышно, кляня злодейку-судьбу.
Лейла умерла рано. Причину ее смерти местный лекарь внятно объяснить не смог. В итоге установили – смерть от сердечной недостаточности, что, в принципе, было недалеко от истины. Не прижилась она на Кавказе, зачахла из-за отсутствия в ее жизни любви и от душевного одиночества.
В последние годы своей жизни Лейла была особенно подавленной, она часто украдкой плакала, молилась, разговаривала то ли со святыми, то ли сама с собой. В семье посматривали на нее косо и считали, что она потихоньку выживает из ума. Голова женщине нужна для того, чтобы носить платок, поэтому расстройство здоровья этого органа никого в ее семье не обеспокоило.
Однажды Лейла подозвала к себе младшего сына, Звиада, которого она любила больше других своих детей.
– Та сказка, которую я тебе рассказывала несколько вечеров подряд, – про меня. Она должна иметь счастливый конец, и я надеюсь на тебя. Найди это чародейское полотно! Оно было дано мне на счастье, но я его не уберегла. Нельзя так поступать с сердечными подарками, ими дорожить надо. Ты должен исправить мою ошибку. Найди полотно и береги его.
Звиаду тогда было восемь лет, и он не совсем понял смысл сказанного, но слова матери крепко врезались в его память. И еще – ее взгляд: тяжелый, исполненный безысходности и тоски.
Лейла рассказывала странные сказки, очень не похожие на те, которые обычно рассказывают детям. Мальчик слушал ее с удовольствием, ему нравились эти таинственные истории, от которых у него иной раз замирало сердце и хотелось спрятаться под одеяло.
Ближе к старости Звиад стал часто вспоминать мать, а заодно – и сказку про чародейское полотно. Раньше на подобные размышления у него не было времени. Все спешил куда-то, несся как ошалелый, некогда ему было останавливаться. Теперь, когда жизнь наладилась, Звиад любил устроиться у камина и подумать о вечном. Где сейчас полотно Кустодиева, он не имел представления, но при его связях и деньгах найти его было несложно. Звиад так и поступил: обратился к своему человеку из частного розыска и приготовился к ожиданию.
Полученная информация его не удивила: похожая по описанию картина Кустодиева оказалась там, где ей и положено быть – в Русском музее, только не в залах, а в запасниках. Он получил полный отчет о поисках и несколько фотографий картины. Звиад предпочитал созерцать искусство только в натуральном виде, никаких репродукций и уж тем более фотографий. Полотно следовало добыть хотя бы потому, что оно принадлежало его матери и, следовательно, теперь принадлежит ему. Как ему заполучить музейный экспонат, Звиад вскоре придумал.
* * *
Фианитов приехал в особняк Звиада в точно назначенное время. На заднем сиденье его автомобиля лежал аккуратно упакованный в несколько пакетов экспонат из Русского музея. Скольких нервных клеток ему стоило сперва выманить ее у Арины, затем держать у себя и везти через весь город эту картину, знал только Господь Бог. Больше всего его бесило то, что он вынужден прогибаться под этим плебеем Звиадом и выполнять его распоряжения! Теперь Фианитову требовалось сделать последнее усилие над собой – переступить порог этого проклятого дома, отдать полотно, выслушать поучения дикаря, и тогда, наконец, от него отвяжутся.
