– Добрый день! – сказал тихо, как будто бы стесняясь, так, чтобы можно было посчитать, что он и не говорил ничего вовсе, а шумно выдохнул или кашлянул.
– Добрый, – буркнул путник, настороженно зыркнув глазами, и поспешил уйти.
Николай двинул к дому. Там он снова завел разговор о том, что на даче делать нечего и надо бы вернуться в город. Света ехать не хотела.
– Мы только приехали. К тому же в городе скучно, – капризно сказала она.
По мнению Пеганова, на даче было еще скучнее. Он почесал «репу» и придумал повод слинять из Разметелево.
Каждый раз в начале месяца он передавал бывшей жене деньги на сына. С передачей денег можно было повременить – день-другой погоды не сделали бы. Слава Богу, ребенок не голодал. С собой нужной суммы у Николая не оказалось – за ней нужно было ехать в город, а это как раз то, что ему и требовалось. Николай видел свет в окнах дома Лакришевых, а это значило, что Томила с сыном скорее всего тоже приехали в поселок. После лыжной прогулки он сходил к ней, уточнил ее планы и, узнав, что она вечером будет в Питере, договорился принести деньги в квартиру на Песчаной.
Надо было им со Светкой ехать в это поганое Разметелево! Без дачи зимой ну никак не обойтись! Сидели бы дома, и все было бы хорошо. Так ведь нет – нашли приключения на свою голову, точнее, на его голову, Светке-то ничего не грозит, а его посадят, потому что больше сажать некого. Стоп! А если тип, который по дороге встретился, бабку придушил? И время подходит – как раз тогда Аида Серафимовна и скончалась.
Николай порылся в карманах и извлек оттуда визитку следователя. Когда Тихомиров ему ее давал, Николай брать не хотел, думал, что чего-чего, а звонить следователю он не станет.
– Илья Сергеевич? Здравствуйте. Я кое-что вспомнил. Когда вы говорите? Да, я приеду.
Ну вот, теперь он вызвался на встречу со следователем и добровольно явится в казенные стены, при одной мысли о которых совсем недавно у него сводило скулы. Осталось только по собственной инициативе сесть в тюрьму, усмехнулся Пеганов.
– Вы хорошо его запомнили? – Илья Сергеевич недоверчиво разглядывал собеседника, вид у него был помятый. «Вчера отмечал выход на свободу», – безошибочно определил он.
– Ну так, – неопределенно ответил Николай. – Узнать сумею. Чернявый он такой, то ли чечен, то ли цыган – я в них не разбираюсь, черный, короче.
– Кавказец, что ли?
– Ну да. То есть не совсем. Может, и кавказец, но не русский это точно. И не местный. Говорил он с акцентом, так питерцы не говорят. Даже по одной короткой фразе понятно. Высокий, крепкий, лоб такой широкий, волосы короткие, немного курчавые. Одет был в черную кожанку и темно-синие джинсы. Джинсы хорошие – сразу видно, не барахло ширпотребовское. Вообще он хорошо был одет, только не по погоде – было заметно, что ему холодно. Я хоть и не гей, а в тряпках разбираюсь, фуфло на себя не надену, относил его уже, хватит. Теперь могу себе позволить одеваться, как человек, – при этом Николай сделал многозначительную паузу – он явно гордился своими шведским свитером и брюками из тонкой темно-серой шерсти в полоску.
– То, что вы сообщили, важно, и мы эту информацию проверим, но должен вам сказать, что вам не стоит слишком обнадеживаться. По таким показаниям спустя долгое время найти человека практически нереально. К тому же из всех опрошенных свидетелей – а это не только семья Лакришевых, но и жители дачного поселка, – вы первый, кто упомянул об этом фигуранте. Даже если мы его найдем, кроме того, что вы его видели в Разметелеве, против него ничего нет. А этого, как вы догадываетесь, крайне мало для предъявления ему каких-либо обвинений. Зато против вас улик предостаточно.
– Засадить меня хотите?! Правильно! Зачем напрягаться, искать преступника, когда уже нашли крайнего! Ну уж нет! Я так просто не сдамся, обращусь к своему адвокату, а не к вашему подставному, специально найму самого лучшего – уж на него-то мне денег хватит. Что я, зря работал как папа Карло?! Никаких средств не пожалею, только отправить себя за решетку вам не позволю!
– Я всего лишь пытаюсь до вас донести истинную картину вашего положения.
– Да что вы знаете о моем положении?! – взорвался Пеганов. – Я жил в паршивом районе на окраине, который и городской чертой считался лишь условно, в моей школе учился всякий сброд. Из моих одноклассников трое – наркоманы, пятеро – спились, один еще в девятом классе в колонию для малолетних попал. В люди выбились только двое – я и еще одна девчонка. Остальные кто в ПТУ пошел, кто вообще никуда, кто на рынок яблоками торговать. Когда другие кололись и курили траву, с пивом просиживали в подъездах, я пахал. Педагоги с экрана морали читают, молодое поколение воспитывают: не убий, не укради, хорошо учись, честно работай… а этому быдлу хоть бы хны – они как кололись, так и будут колоться, пока не подохнут. И чихать они хотели на наставления и высокие цели. У них своя цель: пожрать да оттопыриться. Впрочем, похожие цели у всех – люди всегда жаждали и теперь жаждут хлеба и развлечений. Только уровень притязаний у всех разный. Одним нормальный обед из трех блюд на чистой скатерти нужен, и чтобы его себе обеспечить, они готовы работать, а другие согласны дошираком с газетки питаться, лишь бы не напрягаться. Мне мозги вкручивать не надо было. Я в пятнадцать лет и так знал, как надо жить и что делать. Потому что насмотрелся на социальные низы. И я не хотел стать точно таким же, как они, я хотел стать человеком. Я сидел в библиотеке и готовился к поступлению в институт, потому что в школе у нас образование убогим было. И все сам, меня никто это делать не заставлял, даже не наставлял. Учителя мои благородные порывы одобряли, а сами не верили, что я чего-то добьюсь. И не оттого, что я был тупым – отнюдь, я был примерным учеником, а потому что, как бы хорошо я ни учился, я по определению не мог конкурировать с выпускниками престижных школ. Точно так же я корпел над учебниками в институте, потому что знаний мне все-таки не хватало. Там, где для других материал был повторением школьной программы, для меня он оказался новым. Будучи молодым специалистом, я пахал и учился, учился и пахал – из кожи вон лез для того, чтобы руководство захотело повышать мне зарплату и продвигать по службе. То, что к настоящему времени я достиг, мне с неба не упало. Да, я не олигарх и не владею собственным бизнесом, я не топ-менеджер с огромной зарплатой, но я востребованный высокооплачиваемый специалист. Для того, кто изначально имел все условия для успеха, мои достижения покажутся семечками. Но я не принц Уэльский, а мальчик из гетто, поэтому с полным правом могу назвать свой результат высоким. И я слишком дорожу тем, что имею, а это – ни много ни мало – мое благополучие, моя карьера, мое будущее, чтобы все это разрушить вот так вот глупо и в один миг.
– Ваше стремление к благополучию я понял. А что если это стремление и побудило вас на совершение преступления? Жажда наживы не чужда никому – ни наркоману, ни преуспевающему бизнесмену. И вполне успешные люди воруют продукты из супермаркетов, а уж о кражах в промышленных масштабах и говорить нечего. У меня полки ломятся от уголовных дел с фигурантами самых разных социальных уровней, мотив в которых – личная нажива, а вы пытаетесь меня убедить в том, что воруют только отбросы общества. Вот что, хватит лирики, вернемся к делу. Надо будет составить фоторобот человека, которого вы видели в Разметелеве. Для этого мы вас вызовем, а пока все.
