Они мило смотрелись вместе: респектабельного вида мужчина с мусором и девушка с шестью розами, одетая в пуховик, наброшенный на тренировочный костюм.
– Вот мы и пришли, – сказала Яся возле контейнера. – Что же вы стоите? Бросайте пакеты.
– Так в них мусор? – удивился он, расставаясь с ношей. – Могу я узнать ваш телефон?
– Зачем?
– Чтобы отрабатывать испорченное пальто.
– А что вы умеете делать?
– Все умею. Почти все.
– Масло в машине поменять сможете?
– Да. Без ложной скромности могу вас заверить, что я отличный автослесарь. Когда приступить к ремонту, прямо сейчас?
– Нет, сейчас не надо. Оставьте мне свой телефон, я сама вам позвоню.
– Да, конечно, – он достал из кармана ручку и стал искать, на чем записать. Наконец извлек из того же кармана белоснежный платок и написал телефон.
– Меня Антоном зовут. А вас?
– Ярослава.
– О, как красиво! Звучит как Афродита!
Ну вот, все так необычно начиналось: поминальный букет, помойка и на тебе – банальный комплимент, – разочаровалась Яся.
– Я вам позвоню, – сказала она на прощание.
Таврическая губерния. 1836 г.
Елисей брел по лесу не разбирая дороги. Он запомнил тропу, по которой вышел к хутору, а куда идти дальше, чтобы прийти к дому лесной ведьмы, он не знал. «Все равно, что будет дальше!» – решил граф. Сгинуть в топях он не боялся, ему теперь сам черт был не брат. Смолин оставил все – семью, коня, имение – и ушел в лес, чтобы жить в ветхой избушке лесной ведьмы. Он нес для нее подарок – алмаз графа Ветлугина, прекрасный, как глаза Алкмены, и дорогой, как ее сердце. Теща спрятала алмаз так хитроумно, что, если бы не дочь, Елисей ни за что бы его не нашел, хотя тот лежал у него перед носом.
Вечером, когда страсти после склоки улеглись, а Янина Дмитриевна поднялась на ноги и бодро, но осторожно начала перемещаться по дому, на пороге кабинета Елисея Петровича появилась Натали. Она тихо подошла к нему и, глядя не по-детски серьезными глазами, протянула руку.
– Возьмите, папенька, – разжала она кулачок.
– Что это? – не понял граф. На ладошке дочери лежал изящный штопор с металлическим набалдашником размером с перепелиное яйцо.
– Это то, что вы искали. – Девочка надавила на ось вверху набалдашника, и тот раскрылся, как бутон тюльпана. Внутри него граф увидел алмаз. – Только заклинаю вас, папенька, не причиняйте более вреда бабушке. Оставьте нас с миром.
– Благодарю тебя, Натали. Ангел мой небесный! – Он прижал к себе дочь, окунаясь лицом в ее пушистые, пахнущие мятой волосы. – Прости меня, за все прости!
– Прости меня, – как в бреду повторял граф, шагая по лесу. Какая же у него мудрая и славная дочь! Дитя, а умнее собственной бабушки и его самого. И душа у нее светлая, точно у ангела. Как же можно было не любить это чистое создание? Оттого не будет теперь ему счастья. Дочь простит, она святая, а вот Господь покарает.
Наверное, сам черт был на стороне графа – он-то и вывел его к избе Алкмены, не дал сбиться с пути и увязнуть в топях.
– Я пришел к тебе навсегда, – сообщил Елисей, ввалившись в дом. Он без сил опустился на лавку. – Вот, возьми, – граф вытащил из кармана штопор, открыл его и положил перед хозяйкой алмаз.
– Какая красота! – восхитилась девушка.
– Это для тебя. И вот еще, – Елисей достал кисет с яшмой. – Это мой подарок, и я хочу его тебе вернуть. Что значат эти буквы на камнях?
Аполония провела пальцами по яшме. Ровно семнадцать, каждый камешек – год ее жизни. Теперь они все перед ней. Она помнила все свои года, кроме первых. Вот самые тяжелые, неурожайные: «Н» «З» «O», да и «M» c «A» выдались нелегкими. Они с матерью продали все ценности, что у них были, и кое-как выжили. Зато «И» принес им радость, а год «П» был богат диким медом, они с матерью на рынке выручили за него много денег.
– Не гони лошадей, граф. Всему свое время, скоро ты все узнаешь.
Елисей сидел с опущенной головой в ожидании своей участи. Его судьба – судьба графа Смолина, была в руках хрупкого существа без рода и племени.
– Поешь, граф, и ложись. Завтра поговорим. Я тебе в сенях постелю. Там сейчас тепло.
Аполония собрала на стол нехитрый ужин: пшенную кашу, выпеченный утром ароматный хлеб и козье молоко. Граф ел в последний раз накануне днем – точнее, не ел, а закусил пирогом с потрохами выпитую чарку. Дома ему кусок в горло не лез. Только сейчас он почувствовал, как оголодал. Елисей с аппетитом откусил хлеб, запивая его молоком. Эта простая еда ему показалась вкуснее всяких яств, от которых ломился стол в их доме в самый большой праздник.
– Что же, недурственно, – сообщила Алкмена, разглядывая алмаз. Драгоценный камень завораживающе сиял в лунном свете, Алкмена держала его на своей ладони, не в силах отвести глаз. Утомившись с дороги, граф спал как убитый, а подсыпанная в пищу дурман-трава делала его сон особенно крепким.
– Что ты собираешься делать с графом, мама?
– Луна подскажет. Смотри, какая круглая.
Над лесом повисла полная луна. Ветер гнал с моря редкие облака, которые едва могли закрыть этот огромный желтый шар. Завтра после вечерни наступали пятнадцатые лунные сутки – время наиболее сильной луны, а значит, и время власти Алкмены.
– Ты не хочешь жить с ним как жена? Или твоя обида так сильна, что не позволит тебе принять отца? – совсем как умудренная жизнью женщина, спросила Аполония.
– Не в обиде дело, а в душе и памяти. Душу не изменить, память не стереть. Его душа подлая, моя – этой подлостью раненная. Не ужиться нашим душам вместе.
– Может, все-таки граф изменился? Он такой несчастный сейчас, столько выстрадал, а страдания очищают душу, – продолжала уговаривать Аполония. Ей хотелось, чтобы мать с отцом жили вместе, ведь мать до сих пор любила отца – девушка это чувствовала. – Он тебя любит. Такие жаркие слова мне говорил и такими глазами смотрел.
– Жаркие слова он говорил тебе, но не мне.
– Но он же считает, что я – это ты. Сама говорила, что я твое повторение.
– Да, ты мое повторение, а я повторение своей матери, а она – своей. В нашем роду рождались только девочки, и они в точности походили на своих матерей. У нас одно лицо на всех – других лиц Господь дать нам не пожелал. Мне моя бабушка София рассказывала, что такой дар нам дан оттого, что наша далекая прародительница была очень красива, но увидеть себя она не могла. Вода в тех местах, где она жила, была прозрачной и светлой от золотого песка на дне, и отражения получались едва различимыми. Однажды девушка попросила Бога показать ей ее лицо. Бог подарил ей дочь и сказал: ты всегда будешь видеть свое лицо, и оно будет молодым, потому что ты будешь смотреть на дочь, а потом на внучку, которые станут твоим повторением. Вот и я перестала смотреть на свое отражение, потому что мое отражение – это ты. Зачем видеть седину в волосах и морщины, зачем огорчаться, если остановить время нельзя? Глядя на тебя, я только радуюсь, и моя молодость уходит не так стремительно.
