Эмма сидела напротив экзаменатора, совершенно не представляя, о чем говорить.
– Я вас слушаю, – равнодушно произнес он. Старый, в потрепанном костюме, он больше походил на спившегося дворника, нежели на университетского преподавателя.
Девушка молчала.
– Отказ от общинного и переход к частному крестьянскому землевладению, – подсказал экзаменатор. – Целью Столыпинской аграрной реформы являлось…
– Являлось… освобождение крестьян!
– Крестьян уже освободили в 1861 году, – вздохнул он. – Цель реформы состояла в том, чтобы сохранить помещичье землевладение и одновременно ускорить буржуазную эволюцию сельского хозяйства, снять социальную напряженность в деревне и создать там опору правительства в лице сельской буржуазии. Реформа способствовала подъему экономики страны. Увеличились покупательная способность населения и валютные поступления, связанные с вывозом зерна за рубеж.
Он говорил медленно и тихо, глядя ей прямо в глаза. Взгляд его оказался неожиданно сильным, каким-то гипнотическим. От этого человека исходила невероятная энергетика, а лицо, вначале показавшееся девушке стариковским, преобразилось, приобретя аристократические черты.
– Учите историю, леди Гамильтон, – произнес он с усмешкой, расписываясь в экзаменационном листе неожиданно красивым почерком.
По-прежнему пребывая словно бы под гипнозом, Эмма покинула аудиторию. За дверью она взглянула на экзаменационный лист и обомлела: по истории там стояло «отлично», а рядом красовалась витиеватая подпись ее спасителя. Это значило, что проходной балл набран и она станет студенткой университета! Она, сельская девушка из бродячей цыганской семьи, велением слепой удачи попала в один из самых престижных вузов страны! Вот так круто повернулась ее судьба благодаря ангелу, сошедшему с небес. Эмма не сомневалась, что этот странный экзаменатор был ангелом. Да, да, они бывают и такими! Она должна была получить свою законную «двойку» и вернуться в Червонное, чтобы стать там дояркой или птичницей, выйти замуж за тракториста или механизатора, родить детей и жить, как живут все сельчанки. Но в небесной канцелярии распорядились иначе. Что-то кольнуло ее в самое сердце, и Эмма вдруг твердо решила учиться. Раз Господь за руку привел ее на этот путь, значит, это неспроста, и ей нужно по нему следовать.
* * *
Сергей сидел за столиком ресторана «Пауланер» и листал меню. Он заказал сыр «Камамбер», обжаренный в панировке, и филе копченой форели, из напитков выбрал кружку пива «Хаф-Вайсбир». Играла джазовая музыка, мерцали приглушенным светом лампы, стилизованные под старинные уличные фонари, по залу фланировали дородные официантки, соблазняя посетителей своими глубокими декольте. Сергей в очередной раз отметил превосходный вкус Андрейки и его умение широко жить. Это Андрейка назначил ему встречу в «Пауланере». Сам он пока не пришел. Позвонил, сказал, что задерживается, извинившись, попросил его подождать, если он никуда не торопится. Сергей и не торопился – в этом прекрасном немецком ресторане ожидание проходило легко и непринужденно. Ему принесли закуску и пиво. Искрящийся баварский напиток аппетитно пенился в высоком бокале, рыба источала головокружительный аромат. Сергей с удовольствием приступил к трапезе, сожалея, что начинает ее в одиночестве.
«Потом что-нибудь еще закажу, когда этот трудоголик придет», – благодушно подумал он, представляя себе свиную рульку с тушеной капустой, приглянувшуюся ему, когда он читал меню.
«Камамбер» и форель были съедены, пивной бокал опустел, а Андрейки все еще не было. Сергей заказал еще одно пиво и рульку. Первый голод он заглушил. Сергей вальяжно откинулся на диванчике, неторопливо потягивая «Варштайнер». Его разморило, на душе потеплело, и жизнь показалась чертовски приятной штукой. Для полноты удовольствия не хватало собеседника, с которым можно было бы обсудить футбольные новости, потрепаться о ценах на запчасти и обругать политиков. Сейчас ему особенно не хватало Андрейки. Сергей вообразил, как тот входит в этот зал, по-хозяйски оглядывается по сторонам и уверенной походкой направляется к нему. Совершенно не чувствуя вины за свое длительное опоздание, он с небрежной улыбкой садится напротив Сергея, привычным жестом подзывает официанта и, не глядя в меню, делает заказ… Такой уж его Андрейка – хозяин жизни, и за это на него нельзя обижаться. Он сделал себя сам, поднявшись из низов, и уже только за это достоин уважения. Но прошел уже час, а Андрейка так и не появился. От свиной рульки остался последний кусочек, ее золотистая корочка дотаивала во рту, последний глоток недопитого «Варштайнера» сиротливо плескался на донышке бокала.
Сергей потянулся за телефоном, чтобы поторопить Андрейку, но тот позвонил сам. Еще раз извинился, посетовал, что, к своему великому сожалению, приехать не сможет. «Работа – будь она неладна! «Свой» бизнес исключает выходные, это наемный работник по звонку лопату бросил и до понедельника свободен, я же себе этого позволить не могу. Так что извини, брат, увидимся как-нибудь в следующий раз». Андрейка из вежливости поинтересовался, как ему понравился ресторан, что он ел и пил. «Копченую форель уважаю! А рулька – это просто сказка, особенно под холодненький «Варштайнер». А я вот с утра ничего не жрамши, только кофе выпил. Завидую тебе, брат, хорошо сидишь». Они еще поболтали о том о сем, как старые приятели, словно и не было между ними никакой размолвки и долгих лет разлуки. Андрейка заверил его, что в следующий раз он пошлет к чертям поставщиков с их срочными договорами, и они обязательно встретятся.
Катя
Катя сидела на подоконнике и смотрела на кусочек неба, втиснутый между кронами двух тополей. Мир, в котором она жила, – дом, двор, школа, – казался очень тесным. А кусочек неба был частью того большого мира, о котором она мечтала. Небо, оно ведь везде единое – и в Монако, и в Москве, и в их Приморске. «Когда я стану взрослой, я буду жить в другом городе, и у меня все будет по-другому», – думала она. Кате не нравилось, как живут ее родители. Они постоянно ссорились и ни с кем не дружили, не любили друг друга, и ее они тоже не любили.
«Когда у нас в последний раз были гости? Десять лет назад – знакомые маминой родни из Белоруссии зашли на полчаса. Телефона у нас тогда не было, и поэтому гости появились как снег на голову. Помню двух теток с извиняющимися лицами, топтавшихся в прихожей. Одна из них протянула маме записку от родственницы, в которой та объясняла, кто они такие и почему их можно впустить в дом. Мама читала с кривой смущенной улыбкой – следовало гостей принять, но беспорядок в квартире и выглядывающая из всех щелей нищета вгоняли ее в краску.
– Мы вам очень рады, проходите. Что вы, что вы, не разувайтесь, я все равно собиралась убирать. Нет, не сюда. Пожалуйста, в гостиную (поспешно прикрывая дверь в кухню, чтобы гости не увидели ее убожества). – Усаживает женщин на диван, наспех убрав с него разбросанную одежду и поправив покрывало. Гости замечают суету хозяйки, ее стеснение собственной квартиры и поэтому чувствуют себя неловко.
– Мы, наверное, пойдем, – говорит одна из них, порываясь встать.
– Ну что вы? – еще больше смущается мама. – Сейчас чай будет готов.
