– Надо думать. Она же иностранка! Ей твои с Тверской и в подметки не годятся, – поддел его Щербатый. Он был в компании вторым номером по значимости, завидовал Темке и пытался завладеть лидерством.
– Без соплей вижу, что иностранка. Вон не по-нашенски написано.
– Ну и что там написано? – полюбопытствовали пацаны, не знакомые с латиницей.
– Что надо, то и написано, – буркнул Темка, который и сам не мог прочесть витиеватые буквы на афише: «Isadora Duncan».
После того случая все пацаны стали втайне мечтать о загадочной иностранке. Калачник со Щербатым, самые старшие по возрасту, мечтали вслух, перебивая друг друга. Их романтические грезы были не лишены похабщины. Данилка тогда и предположить не мог, что ему посчастливится не только увидеть прекрасную иностранку, но и разговаривать с ней.
Из гримерной Айседора вернулась не скоро. На ней было свободное, напоминающее тунику хлопковое платье и мягкие туфли без каблуков. Она улыбнулась усталой улыбкой и жестом позвала Данилку.
– У тебя есть родители? Где ты живешь? – спросил неприятный переводчик.
Мать Данилки, прачка, отдала его в приют, когда мальчику исполнилось шесть лет. Тогда у него родилась третья сестренка. Кормить такую ораву было не на что. Отец его, может, и бродил где-то по свету, только кто он и как выглядит, Данилка не знал. Он год назад сбежал из приюта и с тех пор жил на чердаке дома на Пушкарской улице. Перебивался мелкими кражами, просил подаяния, иногда подрабатывал подсобным рабочим. Но беспризорников не жаловали, на работу брали неохотно, поэтому основным занятием оставалось воровство.
Всего этого Данилка рассказывать не стал – отправят еще в приют или, того хуже, к городовому. В приюте несладко: ни вздохнуть, ни плюнуть, приходится постоянно терпеть тычки с подзатыльниками. Он и так едва сумел оттуда сбежать после того, как два здоровых пацана отутюжили ему физиономию.
– Мамка есть. Живу я на Большой Пушкарской, – уклончиво ответил он.
Айседора с сомнением оглядела его и что-то сказала переводчику.
В трактире на Мытницкой Данилка с жадностью ел щи, торопливо запихивал в рот пироги с рыбой, словно боясь, что отберут. Все это время переводчик сидел за столиком в стороне, сохраняя на противном лице безразличное выражение. До этого Данилку покормили в театральном буфете. Айседора сама принесла ему кучу бутербродов: с сыром, с рыбой, с копченой колбасой. Казалось, она скупила всю снедь, которая продавалась, чтобы накормить сорванца.
– Бедный маленький мальчик, – сочувственно произнесла она, но Данилка ее не понял – подхалим-то не перевел. Он только косо поглядывал на Данилку и на всякий случай проверил, на месте ли бумажник. Этот жест не остался незамеченным – ни мадам, ни мальчиком. Данилка привык, что люди видят в нем потенциального вора.
– Ты отлично сложен. Хочешь научиться танцевать? – услышал Данилка обращенные к нему слова долговязого. Мальчик понимал, что неприятный ему тип всего лишь переводит, но все равно похвала из уст этого брюзги звучала странно. Мадам приглашала его заниматься в танцевальной школе, в которую набирала детей из бедных семей. Кроме обучения, учащиеся получали бесплатное питание и одежду.
– Возьми, – черкнула она на листке, вырванном из записной книжки, свое имя. – Я обычно останавливаюсь в «Англетере». Сейчас мои гастроли в России заканчиваются, мне надо ехать. Приходи в марте. В гостиницу или в театр. Я предупрежу, тебя пропустят.
Положа руку на сердце, Данилка к танцам был равнодушен и ни в какую школу поступать не собирался. Он вообще слабо представлял себя танцором. Если пацаны узнают, что он стоит у станка и, как девчонка, машет ногами, засмеют и на всю жизнь приклеят какую-нибудь обидную кличку.
И все же… Как магнит, притягивала его к себе эта женщина, которая годилась ему в матери. Ради одного прикосновения ее длинных пальцев Данилка готов был разучивать па и батманы.
* * *
Найти Максима Инархова, чьи часы были обнаружены в квартире Прохоренко, не составило особого труда. Он работал в «Артемиде» и, по оперативным данным, никуда не собирался исчезать.
Представительный мужчина средних лет, ведущий технолог, Максим Викторович Инархов имел приличную репутацию. Не идеальную, ибо водились за ним мелкие грешки морального характера, но вполне приемлемую. Он был разведен и жил один, не привлекался, на работе нареканий не имел. Разве что был замечен в служебном романе с офис-менеджером, но это дела давно минувших лет, о которых никто и не вспоминал. Впрочем, данная подробность биографии Инархова для следствия интереса не представляла. Вызывало любопытство другое. Максим Инархов и Оксана Прохоренко были знакомы. Более того, их связывали родственные отношения – Максим приходился ей сводным братом. Ко всему прочему, Инархов был у Прохоренко в день убийства, приблизительно в то время, когда оно произошло.
С соседями, а точнее, с соседкой оперативникам повезло. Анна Ивановна оказалась из тех старушек, которые все всегда видят и знают. Она жила на одной лестничной площадке с Оксаной и отслеживала всех визитеров. Она и запеленговала Инархова. Анна Ивановна охотно отозвалась на просьбу милиционеров перечислить всех, кто приходил к ее соседке. Особенно оперативников интересовали люди, бывшие у Прохоренко в день убийства.
– Вы приходили к Оксане Прохоренко? Приходили, – задал Тихомиров вопрос Максиму и сам на него ответил. – Вас, уважаемый, видела соседка по лестничной площадке. Отпираться бессмысленно.
Инархов и не думал отпираться. Он хорошо помнил, как приехал в тот злосчастный день на Енотаевскую улицу. Раньше он был там только один раз, два года назад. Нужно было передать подарок от родственника. Пришел – отдал – ушел. В этот раз они договорились с Оксаной обсудить предстоящие похороны их общего дяди. Максим приехал в назначенное время, но Оксаны не оказалось дома. Мобильный она не брала. Потоптавшись у двери, Инархов развернулся и уехал. Соседка видела, как он шел к Оксане – это правда. Макс помнил сердитую старушку, отчитавшую его за то, что он «ходит и ходит». К сожалению, бдительная дама не видела, что в квартиру сестры он не заходил. Следователь, естественно, ему не верит. Максим никак не мог понять, каким образом его часы оказались в квартире Оксаны, откуда на них взялась ее кровь. Следователь оперировал этим фактом и склонялся к тому, что убийца – Максим Инархов. Тихомирова понять можно, улика очень весомая, для обвинительного приговора других и не нужно.
– Вы, как никто другой, заинтересованы в смерти Прохоренко. Недавно скончался ваш общий родственник, московская квартира которого должна перейти по наследству вам обоим. Вы решили ни с кем не делиться и стать единоличным владельцем дорогостоящей недвижимости.
Ну конечно! Он так и думал: мотив лежит на поверхности – дядюшкина квартира в Сокольниках. Дядя Рома тяжело болел уже который год, его смерть не стала неожиданностью.
Отец Максима ушел из семьи, когда мальчику исполнилось одиннадцать лет. Очень скоро он женился на другой и напрочь забыл о сыне. Максим отца простил бы, если бы не видел страданий матери. Она была брошена неожиданно и жестоко. Развод не прошел бесследно, он лег паутинкой морщин на ее привлекательное лицо, заблестел сединой в волосах. Мама таяла на глазах, больше не было слышно ее смеха, она совсем перестала улыбаться, а по вечерам, после того, как укладывала его спать, тихо плакала в ванной. Почему папа променял его милую, красивую маму на несимпатичную, грубую тетку с малолетним ребенком, в голове Максима не укладывалось. К отцовской падчерице, Оксане, он неприязни не испытывал, впрочем, как и каких-либо других чувств. Со своей новоявленной сестрой Макс не общался и нисколько не интересовался ею. Впервые встретиться родственникам пришлось два года назад, на свадьбе троюродного брата. Максим равнодушно смотрел на молодую женщину: она как была в его жизни пустотой, так ей и осталась. Ее род деятельности, о котором Макс случайно узнал, показался ему крайне несерьезным, и у него окончательно пропало желание общаться.
