— Вы должны понять ее чувства, — сказала старая миссис Льюис. — Мой сын забрал у нее все деньги. Конечно, он отдал бы их, если бы не погиб в той железнодорожной катастрофе. Вернул бы все, до последнего пенни.
— Если вы хотите что-то сказать, — крикнула Минти, — говорите прямо мне, а не ей! Это вы должны мне вернуть деньги.
Но миссис Льюис никогда к ней не обращалась. Она беседовала с Тетушкой. Каким-то чудом к Тетушке вернулся слух, и миссис Льюис разговаривала с ней все утро, пока Минти гладила одежду для клиентов «Чистюли». Они способны пробраться куда угодно, эти призраки. Тетушка заявила, что Минти выглядит бледной — вероятно, плохо ест, но миссис Льюис вмешалась в разговор и возразила, что ее Джок заставлял Минти есть, потому что сам был добрым едоком и любил девушек с хорошим аппетитом.
— Уходите, уходите, — прошептала Минти, но недостаточно тихо, потому что в комнату вошла Джозефин и спросила, не звала ли ее Минти.
— Нет, я ничего не говорила.
— Значит, мне показалось. Видела утренние газеты? Там про женщину, которая была женой того убитого парня и которая вышла замуж за другого.
— Я читаю газеты только после работы. А почему бы ей не выйти замуж, если он мертв?
— Тогда он был еще жив, — сказала Джозефин. — И знаешь что? Они с этим членом парламента поженились в тот же день, что и мы с Кеном. Смотри, я принесла «Миррор». Тебе нравится, как она одета? Что бы ни говорили, у нее слишком обтягивающие джинсы. И волосы в беспорядке. С ней какой-то парень, они не пишут кто, но не муж, и ее маленький мальчик — горько плачет, бедняжка.
— Грешно убивать людей, — сказала Минти. — Посмотри, сколько от этого неприятностей.
Закончив гладить последнюю рубашку, она отправилась домой.
Не прошло и пяти минут, как появился Лаф с газетами. Он пригласил ее в «Купол тысячелетия» вместе с ним, Соновией и маленькой дочкой Дэниела, но Минти, поблагодарив, отказалась — у нее много домашних дел. Ей нужно принять ванну — не может же она выйти из дому грязная, — а соседи выходят через десять минут. Кроме того, следует прочесть газеты, вытереть пыль и пропылесосить полы.
— Только не днем, — сказала Тетушка, как только Лаф ушел. — Хорошая хозяйка делает всю работу по дому с утра. После обеда нужно сидеть и заниматься шитьем.
Миссис Льюис не осталась в стороне.
— Она ответит, что работает. Ты же не предлагаешь ей убирать дом в воскресенье. Воскресенье — это день отдыха, или, по крайней мере, так должно быть. В мои времена люди вставали на заре, вытирали пыль, мыли пол, а потом шли на работу, но теперь таких нет.
— Уходите, — сказала Минти. — Я вас ненавижу.
Ей почему-то казалось, что голоса не будут преследовать ее на улице, и она была права. Наверное, для них тут слишком светло, слишком жарко — или еще что-нибудь слишком. Минти где-то слышала, что на солнце призраки исчезают. Она вытащила из дома газонокосилку и постригла маленькую лужайку, а затем ножницами с длинными ручками подровняла края. В соседний сад вышла сестра мистера Кроута и стала разбрасывать птицам куски хлеба с пятнами зеленой плесени. Минти хотела сказать, что вместо птиц сбегутся крысы, но не стала этого делать, потому что вместе с Тетушкой поклялась никогда не разговаривать с мистером Кроутом, его сестрой или другими родственниками.
Наконец Тетушка заговорила — как только Минти вошла в кухню.
— Я бы с тобой поссорилась, скажи ты хоть слово Гертруде Пирс.
Вот, значит, как ее зовут. Мертвым известно все. Минти теперь вспомнила, хотя не слышала имени женщины добрых десять лет. Она не ответила Тетушке. Два голоса продолжали приглушенно бормотать. Нужно просто терпеть, пока призраки не устанут и не вернутся туда, откуда пришли. Им, наверное, не понравится пылесос, гудение которого заглушит их голоса. Пусть брюзжат сколько угодно. По крайней мере, она их не видит.
Минти сначала вытирала пыль. Когда Тетушка была жива, она всегда спорила, утверждая, что первым делом нужно пылесосить. Но Минти настаивала, что когда пыль вытираешь потом, она попадает на чистый ковер, и если хочешь, чтобы было чисто, придется пылесосить еще раз.
Как только Минти достала из кухонного шкафчика чистую желтую тряпку для пыли, Тетушка завела старую песню — кто бы сомневался.
— Надеюсь, ты не собираешься вытирать пыль, пока не пропылесосила пол. Уж не знаю, сколько раз я ей это говорила, миссис Льюис. У нее в одно ухо влетает, в другое вылетает.
— Как об стенку горох, — сказала миссис Льюис, поскольку Минти уже убрала безделушки с маленького столика и распылила на его поверхности жидкий воск. — Эта штука, которой она пользуется, только впитывает пыль и оставляет некрасивые следы.
— Золотые слова. Хотела бы я получать пять фунтов каждый раз, когда их произношу.
— Неправда! — крикнула Минти, переходя к буфету. — Нужно просто поддерживать чистоту, как я. А пятифунтовые банкноты ты должна давать мне.
— У нее дурной нрав, Уинифред. Слова не скажи — сразу норовит откусить тебе голову.
— Я бы с удовольствием откусила вам голову! Жаль, что у меня нет большой полицейской собаки, которая это сделает.
— Не смей так разговаривать с миссис Льюис, — сказала Тетушка.
Значит, они могут ее слышать. Может быть, только тогда, когда она сердится. Нужно это запомнить. Минти убрала весь дом. Наверху, в ванной, она заткнула уши, чтобы не слышать, но голоса проникали и сквозь вату. Однако пока она принимала ванну и мыла голову, они молчали. Лежа в воде, Минти пыталась представить, как выглядела миссис Льюис. Она была очень старой. Минти почему-то решила, что миссис Льюис уже стукнуло пятьдесят, когда родился Джок. Волосы у нее, наверное, седые и висят космами, такие редкие, что сквозь них просвечивает розовая кожа черепа, нос крючком, подбородок выдается вперед и загибается вверх, к носу, а рот между ними напоминает кусок шершавого коричневого дерева. Похожа на ведьму, сгорбленная и очень маленькая, потому что вся усохла, а передвигается она мелкими неуверенными шажками.
— Не хочу ее видеть, — вслух произнесла Минти. — Не хочу видеть ни ее, ни Тетушку. Я им не нужна, им хватает и друг друга.
Ей никто не ответил.
Вымытая, в чистой одежде — легких серых слаксах «Докерс» из благотворительного магазина, белой футболке и с серебряным крестом Тетушки на шее, — Минти сидела у окна и читала газеты, время от времени поглядывая на улицу. Шестой час, а Уилсоны еще не вернулись. Из дома мистера Кроута вышла Гертруда Пирс с письмом в руке. Корни ее рыжих волос остались белыми. На ней было темно-красное пальто с воротником из искусственного меха — зимнее пальто теплым летним днем. Минти смотрела, как она переходит на противоположную сторону улицы и идет к почтовому ящику на углу Лабурнум-стрит. Возвращаясь, женщина повернулась к Минти, и та увидела, что лицо у нее покрыто несколькими слоями косметики, губы накрашены ярко-алой помадой, брови подведены черным. Минти содрогнулась от мысли, что на коже может быть такое количество грязи. Гертруде Пирс лет семьдесят пять, никак не меньше.
