Уилсонов ее второй визит очень расстроил. Лаф расценил его как попытку втянуть Минти в то, к чему она не имеет никакого отношения. Ему и в голову не приходило, что она может быть убийцей, — кто угодно, только не хрупкая, тихая Минти с ее строгими нравственными принципами и страхом перед насилием. Сколько раз, к примеру, они с Соновией слышали, как она высказывалась за возврат смертной казни? Но с этим Джоком Льюисом странная история. Лаф не смог найти никаких свидетельств его связи с Джеффри Личем, пока полиция не обнаружила «драндулет» убитого в Харолд-Хилл. Газеты не сообщали этой новости, считая ее неинтересной, но Лаф, разумеется, знал. Ни слова не говоря Соновии и детям, не ставя в известность сослуживцев, он устроил так, чтобы самому взглянуть на машину. Но беда в том, что Лаф просто не помнил. Ему несколько раз приходилось видеть «драндулет» у дома Минти, только он не обращал на машину особого внимания, разве что сказал Соновии, что после введения обязательного техосмотра на дорогах стало меньше развалюх. Лаф даже не помнил цвет машины: темно-синяя, темно-зеленая или черная. Автомобиль из Харолд-Хилл был темно-синим, но таким грязным — весь в сухих листьях, копоти и расплющенных насекомых, — что Лаф не мог сказать, та ли это машина, даже если бы помнил больше подробностей.
— Жаль, что я не видела Джока через окно, — сокрушалась Соновия. — Не понимаю, почему я тогда не настояла. Так на меня не похоже.
То, что Джеффри Лич и Джок Льюис имели двадцатилетние машины, одинаковые инициалы и когда-то жили в Куинз-Парк, было просто совпадением, не более. Джок исчез из жизни Минти год назад, а Джеффри Лича убили только в апреле. Лаф не собирался все это говорить инспектору уголовной полиции, который подумает, что он задирает нос. Кроме того, Минти их друг.
Как бы то ни было, ее поведение становилось все более странным. На днях Соновия рассказала ему, что, если не знать, что Минти живет одна, может показаться, что в доме у нее толпа людей. Невидимых. Стены заглушают звуки — старые дома построены на совесть, что бы ни говорили об этом районе, — но Соновия слышала, как Минти кричала, требуя от кого-то уйти и оставить ее в покое. А буквально на следующий день, когда она сидела в саду, Минти вышла развешивать белье, болтая без умолку с какой-то старухой, с мужчиной по имени Уилфред, а также с Винни Нокс, которая три года как умерла. Слушая ее, Соновия чувствовала, как кровь стынет в жилах.
Полиция не могла понять, сам ли Джеффри Лич бросил машину, когда Фиона разрешила ему пользоваться своей, или это сделал убийца. Внутри были только две разновидности отпечатков пальцев: его и неизвестной женщины.
Прошло шесть недель с тех пор, как Соновия попросила мастера оценить, во что обойдется Минти установка душа. Не дождавшись визита, она позвонила еще раз, и он ответил, что болел «летним гриппом». Соновия сомневалась, стоит ли ему вообще приходить. Нужно ли пускать чужих людей в дом номер 39, где Минти ведет себя так странно, разговаривая с умершими людьми, все время оглядываясь и вздрагивая?
— Она безобидна, — сказал Лаф, взяв воскресную газету, чтобы отнести соседке.
— Знаю, мой дорогой. Только я думаю не о нем, а о ней. Понимаешь, у людей может сложиться неправильное впечатление. И этого достаточно, чтобы обо всей улице пошла дурная слава.
— Помоги ей установить душ. Это ее взбодрит. Выведет из депрессии.
Лаф отправился к соседке. Минти в резиновых перчатках мыла пол на кухне. Повинуясь внезапному порыву, Лаф предложил ей завтра вместе с ним и Соновией пойти в кино. Она в своей обычной манере ответила, что не возражает, и предложила чай. Пока он был в доме, Минти, похоже, не слышала голосов, не разговаривала с невидимыми людьми и не оглядывалась.
Призраки исчезли. И все потому, что она это сделала. Этим утром она поехала на Форчун-Грин с букетом цветов, большой чистой чашей, которой Тетушка пользовалась для приготовления рождественского пудинга, и водой в пластиковой бутылке из-под фруктового сока, с завинчивающейся крышкой. Выпив сок, Минти вымыла бутылку и поместила в горячую воду с антисептиком «Деттол», чтобы она стала по-настоящему чистой. В Вест-Хэмпстед проще всего было добраться на метро со станции «Кенсал-Райз». Минти купила цветы на Форчун-Грин-роуд, недалеко от кладбища.
Почему брат Джока похоронил его прах именно здесь? И если уж на то пошло, почему вообще в Вест-Хэмпстеде? Насколько ей известно, Джок никогда тут не жил и даже не бывал. Видимо, все дело в брате. Минти купила астры и золотарник — выбор цветов в это время года невелик. Скоро с деревьев начнут опадать листья. В воздухе уже чувствовалась прохлада. Минти стояла на траве под деревьями и оглядывалась, размышляя, куда мог упасть пепел. Потом присела на корточки и принялась внимательно рассматривать землю, естественно, не касаясь ее руками, чтобы не загрязнить их. Проходившая мимо женщина с собакой остановилась и спросила, не потеряла ли она что-нибудь. Минти энергично затрясла головой, хотя это была правда — она действительно кое-что потеряла, вернее, кое-кого, и теперь искала то, что от него осталось.
В конечном итоге ее внимательность была вознаграждена. Минти увидела что-то серое, рассыпанное на клочке земли, где почему-то не росла трава. Рядом валялся окурок сигареты. Его она отбросила в сторону носком туфли. Потом поставила чашу в то место, где слой серого порошка был толще всего, налила в нее воду и поставила цветы. Получилось очень красиво. Минти представила голос Джока: «Спасибо, Поло. Ты хорошая девочка». Это был не настоящий голос, а лишь продукт ее воображения, представление о том, что может сказать Джок. Опустив в мусорный бак бутылку из-под воды и целлофан, в который были завернуты цветы, Минти стала спускаться с холма к станции метро «Вест-Хэмпстед».
Мэтью просматривал письма. Его почта стремительно разрасталась. Сегодня утром пришло пятнадцать штук; часть из них переслала Би-би-си, остальные были от агента, которого пришлось нанять. Много писем приходило от искренних поклонников, ждавших от него ответов на вопросы о здоровье и правильном питании. Некоторые — не так уж много — были откровенно оскорбительными. Ему писали, что никому нет дела до человека, который настолько глуп, что не может есть полноценную пищу, когда половина мира голодает, или спрашивали, где он находит «грязных фриков», появляющихся в его программе. Пришло также приглашение от ассоциации людей, страдающих расстройствами пищевого поведения, — они хотели, чтобы Мэтью вошел в число ее спонсоров. Он отвечал на все письма, за исключением бранных, которые тут же выбрасывал, пока они не успели испортить ему настроение.
Сегодня злобных писем не было. Мэтью почти жалел об этом, поскольку несколько оскорблений могли бы на какое-то время отвлечь его от мыслей о здоровье Мишель и его возможном ухудшении. Он дважды указал ее имя вместо имени адресата, а один раз вместо «нет» — на вопрос о том, продолжить ли его подписку на журнал для желающих похудеть — напечатал «смерть». Прежде чем нажать клавишу удаления, он еще раз посмотрел на экран и вздрогнул. Прибегнув к эвфемизму, который всегда вызывал у него отвращение, Мэтью спросил себя, что он будет делать, если с Мишель «что-то случится». Выговорить это страшное, запретное слово он не мог — даже мысленно. Удаляя его, Мэтью произнес имя жены, сначала шепотом, потом громче.
