Арчери молча вынул из бумажника снимок и положил на стол. Уэксфорд поднял фотографию. Похоже, на ней был снят сад возле дома священника. На заднем плане росла большая магнолия, частично скрывавшая такой же высокий дом. Вся в восковых чашках цветов. Под ее ветвями стояли юноша и девушка. Мальчик оказался высок и строен, он улыбался. Это явно был сын Арчери. Уэксфорда он не заинтересовал.
На лице девушки была спокойная печаль. Она невозмутимо смотрела в объектив большими глазами. Светлые волосы падали на лоб и на плечи. Типичное для последнего курса спортивного покроя платье, блеклое, туго подпоясанное, с легко мнущейся юбкой, у нее была тонкая талия и пышный бюст. Уэксфорд снова увидел мать, только эта девочка вместо окровавленной тряпки держала руку мальчика.
— Очень хороша, — сухо признал он. — Надеюсь, она сделает вашего сына счастливым. — Старший инспектор вернул фотографию. — Почему бы и нет.
Смесь гнева, боли, обиды заплескалась в глазах священника. Уэксфорд с интересом наблюдал за ним.
— Не знаю, чему или кому верить, — печально сказал Арчери, — но пока я не убежден в невиновности Пейнтера, то не могу благословить этот брак. Нет, это слишком мягко сказано, — он горячо потряс головой, — я категорически, категорически против…
— Чего вы боитесь, мистер Арчери?
— Наследственности.
— Очень сомнительная вещь, эта наследственность.
— У вас есть дети, старший инспектор?
— Две дочери.
— Они замужем?
— Одна.
— И кто ее свекор?
В первый момент Уэксфорд почувствовал себя выше этого священнослужителя. Своего рода легкий фрейдизм овладел им.
— Он — архитектор, фактически здесь он — член совета тори северной палаты.
— Понятно. — Арчери склонил голову. — А ваши внуки уже строят дворцы из деревянных кубиков, мистер Уэксфорд?
Полисмен сказал, что нет. Единственный признак существования его первого внука пока проявляется только в утреннем недомогании его матери.
— Я буду от самой колыбели следить, чтобы они не тянулись к острым предметам. Кстати, если опустить возражение по поводу наследственности, что вам помешает представить невесту как мисс Кершоу? Кто будет знать?
— Я буду знать, — возразил Арчери. Глядя на нее, я буду видеть Пейнтера. Вместо ее губ и ее глаз я буду видеть его толстые губы и его кровожадность. Кровь, старший инспектор, ту же кровь, что смешалась с кровью миссис Примьеро на иолу, на одежде, на раковине. Эта кровь будет в моем внуке. — Он вдруг остановился, осознав, что позволил себе увлечься, покраснел и зажмурил глаза, словно сам испугался того, что описал.
Уэксфорд вежливо сказал:
— Я и хотел бы помочь вам, мистер Арчери, но дело закрыто, закончено. Я ничего не могу сделать.
Арчери пожал плечами и процитировал:
— «Он взял воды и вымыл руки пред народом, и сказал: невиновен я в крови человека сего…» — Он, подавленный, вдруг резко поднялся. — Простите меня, старший инспектор. Я говорил ужасные вещи. Могу я сообщить вам, что намерен делать?
— Понтий Пилат — это я, — сказал Уэксфорд, — так что в будущем можете выказывать мне больше уважения. — С тем они и расстались.
Появился Берден:
— Чего именно он хотел, сэр?
— Во-первых, чтобы ему сказали, что Пейнтер мог быть наказан несправедливо, но это было не в моих силах. Черт побери, это было бы равносильно признанию, что я не знаю своего дела. Это мое первое дело об убийстве, Майк, и мне повезло, что оно оказалось таким простым. Он собирается сам поставить точку в этом вопросе. Безнадежно после шестнадцати лет, но говорить ему об этом бесполезно. Во-вторых, он хотел получить мое разрешение на то, чтобы обойти и опросить всех свидетелей. Чтобы я поддержал его, если они начнут приходить сюда с жалобами или с пеной у рта.
— На все это он идет, — задумчиво сказал Берден, — ради наивной веры миссис Пейнтер в невиновность своего мужа?
— А это ерунда! Сплошная чушь. Если бы на вас было клеймо, разве сказала бы Джин Джону и Пэт, что вы виновны? Разве моя жена сообщила бы девочкам? Это естественно. Пейнтер не сделал никаких последних признаний — вы знаете, что в обязанности тюремных властей входит наблюдение за вещами такого рода. Нет, она мечтала об этом и убедила себя…
— Арчери видел ее когда-нибудь?
— Нет еще, но назначил день. Она и ее второй муж живут в Пели, и он получил приглашение на чай.
— Вы говорили, что девушка рассказала все мистеру Арчери на Троицу. Почему он ждал так Долго? Должно быть, пару месяцев.
— Я спросил его об этом. Он сказал, что они с женой в первую пару недель пустили все на самотек. Думали, что сын одумается. Но нет. Он заставил отца добыть стенограмму судебного разбирательства, изводил его до тех пор, пока тот не связался с Грисуолдом. Конечно, он — единственный ребенок и избалован, как это всегда бывает. В результате Арчери пообещал сунуть нос в это дело, как только получит свой двухнедельный отпуск.
— Так он вернется?
— Это будет зависеть от миссис Пейнтер, — сказал Уэксфорд.
Глава 5
…Так могут увидеть своих детей, воспитанными в христианстве и добродетели.
Обряд супружества
Дом Кершоу находился примерно в миле от центра городка, в стороне от магазинов, станции, кинотеатра и церквей, среди тысяч других больших вилл. Большой дом но Крейг-Хилл, 20 был построен из красного кирпича в сдержанном георгианском стиле. Сад засажен однолетними растениями, на лужайке собраны в кучи выполотый клевер и сухие бутоны штамбовых роз. На бетонной подъездной аллее мальчик лет двенадцати мыл большой белый «форд».
Арчери припарковал машину у тротуара. В отличие от Уэксфорда он еще не видел каретный сарай в «Доме мира», но читал о нем, и ему казалось, что миссис Кершоу поднялась высоко. Викарий вышел из машины, на его лбу и на верхней губе выступил нот, но он напомнил себе, что всегда был чувствителен к жаре.
— Это дом миссис Кершоу? — спросил он мальчика.
— Совершенно верно. — Парнишка был очень похож на Тэсс, только волосы светлее да нос в веснушках. — Парадная дверь открыта. Хотите, я их покричу?
— Мое имя Арчери, — представился священник и протянул руку.
Мальчик обтер руку о джинсы.
— Хэлло.
В это время несколько помятый человек сошел со ступенек подъезда. Казалось, между ними завис яркий горячий воздух. Арчери постарался справиться с разочарованием. Чего он ожидал? Конечно, не такого маленького, небрежного и усохшего создания в старых фланелевых брюках и рубашке без галстука. Потом Кершоу улыбнулся, и годы исчезли: ярко-синие блестящие глаза, белые и чистые, хоть и неровные, зубы.
